С утра 28-го числа, в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих. Одни осведомлялись о нём через посланных, другие – люди всех состояний, знакомые и незнакомые – приходили сами. Трогательное чувство национальной, общей скорби выражалось в этом движении, произвольном, ничем не приготовленном . Число приходящих сделалось наконец так велико, что дверь прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий), беспрестанно отворялась и затворялась…
Изъявления общего участия наших добрых русских меня трогали, но не удивляли. Участие иноземцев было для меня усладительною нечаянностью. Мы теряли своё; мудрено ли, что мы горевали? Но их что так трогало? Что думал этот почтенный Барант, стоя долго в унынии посреди прихожей, где около него шептали с печальными лицами о том, что делалось за дверями. Отгадать нетрудно. Гений есть общее добро; в поклонении гению все народы родня! И когда же безвременно покидает землю, все провожают его с одинаковой братской скорбью. Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но и целой Европы; поэтому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к двери его и о нашем Пушкине , как-будто о своем. Потому же Люцероде, посланник саксонский, сказал собравшимся у него гостям: «Нынче у меня танцевать не будут, нынче похороны Пушкина».
Более десяти тысяч человек приходили взглянуть на него; многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его; было что-то разительное в его неподвижности посреди этого движения.
Мы обогнули по коридору весь цирковой зал и очутились в громадном помещении. Здесь готовятся к выходу артисты. Тут все перемещалось. Кто-то гудел на тромбоне, лаяли собаки, джигиты бинтовали ногу лошади и громко спорили. Рядом девочка в прелестном цирковом костюме вертела на талии обруч. Униформисты волочили к выходу на арену какую-то хитроумную конструкцию из блестящих трубок. Было тесно и жарко, пахло пудрой и зоологическим садом. Вслед за Серегой мы пошли сквозь толпу артистов и оказались в маленькой комнатке, где у зеркала, с газетой в руках, сидел его отец. Мохнатая собачка вскочила с темно-красной подстилки и визгливо залаяла на нас.
С утра 28-го числа, в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих. Одни осведомлялись о нём через посланных, другие – люди всех состояний, знакомые и незнакомые – приходили сами. Трогательное чувство национальной, общей скорби выражалось в этом движении, произвольном, ничем не приготовленном . Число приходящих сделалось наконец так велико, что дверь прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий), беспрестанно отворялась и затворялась…
Изъявления общего участия наших добрых русских меня трогали, но не удивляли. Участие иноземцев было для меня усладительною нечаянностью. Мы теряли своё; мудрено ли, что мы горевали? Но их что так трогало? Что думал этот почтенный Барант, стоя долго в унынии посреди прихожей, где около него шептали с печальными лицами о том, что делалось за дверями. Отгадать нетрудно. Гений есть общее добро; в поклонении гению все народы родня! И когда же безвременно покидает землю, все провожают его с одинаковой братской скорбью. Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но и целой Европы; поэтому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к двери его и о нашем Пушкине , как-будто о своем. Потому же Люцероде, посланник саксонский, сказал собравшимся у него гостям: «Нынче у меня танцевать не будут, нынче похороны Пушкина».
Более десяти тысяч человек приходили взглянуть на него; многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его; было что-то разительное в его неподвижности посреди этого движения.
(В.А. Жуковский)
Объяснение:
Тип речи данного текста- повествование.
Удачи)
Мы обогнули по коридору весь цирковой зал и очутились в громадном помещении. Здесь готовятся к выходу артисты. Тут все перемещалось. Кто-то гудел на тромбоне, лаяли собаки, джигиты бинтовали ногу лошади и громко спорили. Рядом девочка в прелестном цирковом костюме вертела на талии обруч. Униформисты волочили к выходу на арену какую-то хитроумную конструкцию из блестящих трубок. Было тесно и жарко, пахло пудрой и зоологическим садом. Вслед за Серегой мы пошли сквозь толпу артистов и оказались в маленькой комнатке, где у зеркала, с газетой в руках, сидел его отец. Мохнатая собачка вскочила с темно-красной подстилки и визгливо залаяла на нас.