На дворе лето 1933 года. Небольшой городишко, затерянный на просторах нашей необъятной родины. Прокопченное здание старого вокзала, рядом с которым небольшой щербатый забор, а чуть поодаль - проходной берёзовый парк. И на траве под сенью берёз, в их тени расположились люди, которых людьми-то и не считали уже. Хотя, у них были имена, своя история. Это было раскулаченное мужичьё, "куркули". У них были документы, они так же жили, но всем было плевать на них, на их быт, чувства и эмоции. Отщепенцы, враги народа.
Но и выглядели они ужасно. Голод и болезни делали своё дело, извращая их облик в нелицеприятные маски боли и скорби, что были натянуты на их черепа тонкой кожей. Правильнее будет сказать, они больше на походили на мертвецов, нежели на нормальных людей. Вот и лежали они в этом сквере, тихо, а некоторые не очень, умирая.
В 1933 году в маленьком поселке у железнодорожной станции стали оставлять умирающих от голода «куркулей». Кулаки, которые были лишены гражданских прав, но до места ссылки уже не могли добраться, поскольку умирали от голода. Главный герой рассказа, мальчик Володя, был сын ответственного работника. И он жалел этих людей и старался им, чем только мог и как подсказывало его доброе сердце. Но когда просить стали слишком многие, маленький Володя понял, что не сможет всем, ни смотря на своё желание.
Ища возможности заменить в чём-то это чувство, он начал кормить страшную голодную собаку и стал носить куски хлеба ей. Но собака не соглашалась брать пищу из рук человека, она уже никому не верила. Мальчик вовсе и не ждал ласки и благодарности от пса. Ему было достаточно, что он продлевает и поддерживает чью-то жизнь, таким образом, он кормил не собаку, а свою совесть. Да, от мальчишеской жалости он излечился, но что делать с совестью? От неё невозможно избавиться, иначе – смерть. Он сыт, очень сыт, можно сказать, до отвала. Наверное, этих продуктов пятерым хватило бы, чтобы от лютой голодной смерти. Он их не , он их жизни просто-напросто съел. Эти мысли не давали ему ни есть, ни спать.
Для усиления впечатления, производимого этой картиной, автор прибегает к методу антитезы. Он максимально подробно описывает ужасающую сцену смерти «куркуля», который «вставал во весь рост, обхватывал ломкими лучистыми руками гладкий сильный ствол берёзы, прижимался к нему угловатой щекой, открывал рот, просторно чёрный, ослепительно зубастый, собирался, наверное, крикнуть проклятие, но вылетал хрип, пузырилась пена. Обдирая кожу на костистой щеке, „бунтарь“ сползал вниз по стволу и затихал насовсем». В этом отрывке мы видим противопоставление ломких, лучистых рук гладкому, сильному стволу берёзы. Подобный приём приводит к усилению восприятия как отдельных фрагментов, так и всей картины.
На дворе лето 1933 года. Небольшой городишко, затерянный на просторах нашей необъятной родины. Прокопченное здание старого вокзала, рядом с которым небольшой щербатый забор, а чуть поодаль - проходной берёзовый парк. И на траве под сенью берёз, в их тени расположились люди, которых людьми-то и не считали уже. Хотя, у них были имена, своя история. Это было раскулаченное мужичьё, "куркули". У них были документы, они так же жили, но всем было плевать на них, на их быт, чувства и эмоции. Отщепенцы, враги народа.
Но и выглядели они ужасно. Голод и болезни делали своё дело, извращая их облик в нелицеприятные маски боли и скорби, что были натянуты на их черепа тонкой кожей. Правильнее будет сказать, они больше на походили на мертвецов, нежели на нормальных людей. Вот и лежали они в этом сквере, тихо, а некоторые не очень, умирая.
В 1933 году в маленьком поселке у железнодорожной станции стали оставлять умирающих от голода «куркулей». Кулаки, которые были лишены гражданских прав, но до места ссылки уже не могли добраться, поскольку умирали от голода. Главный герой рассказа, мальчик Володя, был сын ответственного работника. И он жалел этих людей и старался им, чем только мог и как подсказывало его доброе сердце. Но когда просить стали слишком многие, маленький Володя понял, что не сможет всем, ни смотря на своё желание.
Ища возможности заменить в чём-то это чувство, он начал кормить страшную голодную собаку и стал носить куски хлеба ей. Но собака не соглашалась брать пищу из рук человека, она уже никому не верила. Мальчик вовсе и не ждал ласки и благодарности от пса. Ему было достаточно, что он продлевает и поддерживает чью-то жизнь, таким образом, он кормил не собаку, а свою совесть. Да, от мальчишеской жалости он излечился, но что делать с совестью? От неё невозможно избавиться, иначе – смерть. Он сыт, очень сыт, можно сказать, до отвала. Наверное, этих продуктов пятерым хватило бы, чтобы от лютой голодной смерти. Он их не , он их жизни просто-напросто съел. Эти мысли не давали ему ни есть, ни спать.
Для усиления впечатления, производимого этой картиной, автор прибегает к методу антитезы. Он максимально подробно описывает ужасающую сцену смерти «куркуля», который «вставал во весь рост, обхватывал ломкими лучистыми руками гладкий сильный ствол берёзы, прижимался к нему угловатой щекой, открывал рот, просторно чёрный, ослепительно зубастый, собирался, наверное, крикнуть проклятие, но вылетал хрип, пузырилась пена. Обдирая кожу на костистой щеке, „бунтарь“ сползал вниз по стволу и затихал насовсем». В этом отрывке мы видим противопоставление ломких, лучистых рук гладкому, сильному стволу берёзы. Подобный приём приводит к усилению восприятия как отдельных фрагментов, так и всей картины.