Автор текста утверждает , что глагол - самая необходимая часть речи . согласны ли вы с этим утверждением ? пример , который доказывает вашу точку зрения . ответ : считает , что текст : глагол — это цельная мысль, а не отдельное понятие, как имя существительное; это сообщение о чем-то, а не эмоция выражения, как имя прилагательное. когда-то глаголом и называли всякое слово (так и у пушкина — в архаичном высоком значении: «глаголом жги сердца людей»), еще раньше — речь вообще. в течение сотен лет сохранялась лаконичная речь предков в емком слове, в важнейшей части речи — глаголе. новое — вот что важно в глаголе. не багаж памяти, а свежесть новости скрыта в глаголе, когда его произносят. оттого и любят его писатели. глагол — действие, которое повторяет в описании жизнь, тем самым снова, как живую, представляет ее перед нашими глазами. не готовое определение, а ускользающий признак сказуемого, сказанного, выявленного; не белый, беленький, беловатый, не белость, белизна или бель, а белеть, белеться, белить, белеющий, белея. навсегда очарованы мы прозой пушкина, а у него каждое третье слово — глагол; четкость слога у чехова — тайна в том же; динамизм рассказов алексея толстого — пружина все тот же глагол. самая необходимая часть речи. именно среди глаголов мало заимствований; обычно заимствуется имя — понятие, а действием и эмоцией оно наполняется уже в нашем родном языке. потому что каждый глагол — свернутая в слово целая речь. в глаголе, как в капсуле, заключена взрывчатая сила целого выражения, предложения, фразы, и стоит задуматься — как в нужный момент развернется он сочетанием слов. думать — думу, делать — дело, а потом и десятки других, далее «делать жизнь с кого»; ходить — в поход, а там и сотни других. много оттенков в колебаниях форм. сто лет назад друг н. г. чернышевского, ученый корректор а. студенский, с мнением которого считались многие писатели, полагал, что «оспоривать гораздо конкретнее (чуть не в драке), а оспаривать абстрактней; борются телесно, , например, борцы, а борятся отвлеченно, например, с предрассудками». позднее нашли, что и одним различием в ударении можно передать такое же противопоставление конкретного отвлеченному, звони́т конкретно («по ком звони́т колокол»), а зво́нит отвлеченно, как действие вообще, когда, бывает, и вовсе уже не звоня́т (говоря по телефону, вы не бьете в колокола). этот пример покажется странным, поскольку не каждый из нас сознательно избирает то ударение, которое можно назвать «правильным». в языке довольно много глагольных пар, различающихся и ударением: во́зит — везёт, но́сит — несёт. одни обозначают неопределенность длительного процесса, который воспринимается отвлеченно (возит, носит), другие — конкретный результат такого действия (везёт, несёт). продолжая эту закономерность в противопоставлениях ударений, речь создает и пары слов типа — га́сит — гаси́т, горо́дит — городи́т, да́рит — дари́т, ко́сит — коси́т, кру́жит — кружи́т, су́чит — сучи́т, тру́бит — труби́т, це́дит — цеди́т, чи́нит — чини́т и т. д. иные из них уже разошлись и по смыслу, прочие же колеблются, поскольку нет пока оснований «сделать» из общего корня два разных слова. чем-то чрезвычайно важно для нашей мысли разграничение действия и его результата, и пока нет в языке других средств выделить этот тонкий смысл, мы пользуемся ударением. сейчас много спорят относительно произношения: мы́шление или мышле́ние, обеспе́чение или обеспече́ние, наме́рение или намере́ние? если нужно показать процесс — сохраняют близость слов к глаголу и его ударение: мы́слить — значит, и мы́шление; если важен результат — ударение совпадает с обычным для этих имен, то есть стоит на суффиксе: мышле́ние. то же и у отглагольных имен. скажем, в милицию сделан приво́д, но у механизмов имеется при́вод; прику́с как действие, но положение зубов при сомкнутых челюстях называют при́кус, и т. д. пока такие различия существуют в разговорной речи, не все подобные формы признаются . это неудивительно, потому что речь по традиции — письменная, а на письме ударения мы не обозначаем.
