Давайте береч природу эссе

Страдательные причастия настоящего и времени
имеют полную и краткую формы.

В краткой форме они изменяются по числам, а в единственном
числе – по родам.

В предложении краткие формы страдательных причастий обычно
являются сказуемыми, иногда – определениями.
Тротуары были усыпаны, точно золотыми монетами, опавшей листвой.
Суффиксам -нн- и -енн- ( -ённ- ) полных страдательных причастий
соответствуют суффиксы -н- и -ен- ( ён ) кратких:

сожженный – сожжен, разрезанный – разрезан, улучшенный – улучшен.

...Почти в каждом нашем захолустном городке, да ив иных безвестных деревнях можно встретить хороших художников-самоучек. Этих художников никто не знает. О них никогда не писали. Их земляки хотя и считают таких художников чудаками, но относятся к ним с уважением. Очевидно, потому, что простой русский человек из всех видов искусства любит больше всего живопись, особенно когда она открывает ему прелесть хорошо знакомых обжитых мест. “Вот они какие, наши места! — говорят в таких случаях с гордостью земляки такого художника. — А мы-то думали, что у нас, почитай, ничего интересного нету — одни поля да овраги, мосточки да реки”.Жаль, конечно, что у нас пока еще нет самоотверженных людей, которые занялись бы такими художниками-самоучками, находили бы их, отбирали бы лучшие их вещи и показали бы их народу. Тогда непременно обнаружились бы живописные богатства, в течение столетий никому не известные и бывшие в пренебрежении, — богатства подлинно народные по своей непосредственности, картины хотя бы и неумелые на взгляд утонченных ценителей, но полные примитивной прелести. Сколько раз случалось и мне находить в глуши, в стареньких избах среди выцветших фотографий и бумажных трескучих цветов такие картины без рам. Иной раз к ним нельзя было прикоснуться без того, чтобы из-под них не побежали крупной рысью во все стороны рыжие тараканы. Спросишь какую-нибудь бабку, чьи это картины, и почти всегда услышишь в ответ, что это, мол, сынок ее баловался, большой был охотник до этого дела и что, конечно, кабы учение, то вышел бы из него пре лестный живописец. ...Различная сила воздействия пейзажа зависит от степени его родственности нашим ощущениям. Мы никогда не променяем на самые торжественные красоты тропиков и Запада наши скромные дали. Мы родились и жили “под сереньким ситцем этих северных тихих небес”, их красота слилась со всей нашей жизнью, они были ее свидетелями, и потому только мы можем с полной силой ее ощутить и понять. Исключения бывают редко. Во время путешествий мы часто бываем восхищены блеском чужеземной природы, но она никогда не сможет затмить природу русскую. Наоборот, чем ярче чужое, тем ближе свое. Ничто — ни лиловый пожар. Эгейского моря, ни розовеющий мрамор и алые олеандры Эллады, ни синий сказочный воздух Сицилии, ни золотая тусклая дымка над бессмертным. Парижем, — ничто не только не может приглушить нашу память о своей стране, но, наоборот, доводит ее до почти болезненной остроты.