Если бы я был диктором мы бы выходили в прямые эфиры, дикторы все читают живьем, и я в том числе: проводил массу репортажей о демонстрациях, о партийных конференциях. Еще мы зачитывали очерки, художественные произведения, стихи, готовили целые литературные концерты. Это как раз та творческая работа, которая базировалась на основе актерского мастерства. Сейчас такого уже нет и никогда больше не будет, потому что разучились это делать — все только в записи.
Прочитать последние известия в эфире доверялось очень и очень немногим. Из сорока с лишним корреспондентов-журналистов, которые работали на Горьковском радио, в прямой эфир могли выходить только человек пять. Это делалось не из творческих соображений, а просто чтобы не «засорять» вещание ненужными моментами вроде неправильного произношения или какой-то литературной безграмотности. Лишнее в эфире тоже говорить было нельзя. А что такое лишнее? По-моему, это то, что происходит сейчас на популярных телепередачах: я — страшный матерщинник, но меня коробит и начинает мутить, когда слышу мат в эфирах. Особенно неприятно наблюдать за великими артистами, которые заводят людей с камерами к себе в спальню и начинают рассказывать о подробностях личной жизни. Раньше такого не было, поэтому я и люблю это «раньше». Был порядок.
А творчество всегда проявится, его нельзя закрыть многие диссиденты говорили то, что могли, и то, что хотели, в поэтической или в музыкальной форме. Кому надо было высказаться и быть откровенным — те всего этого достигали. И я тоскую по тому времени.
Если бы я был диктором мы бы выходили в прямые эфиры, дикторы все читают живьем, и я в том числе: проводил массу репортажей о демонстрациях, о партийных конференциях. Еще мы зачитывали очерки, художественные произведения, стихи, готовили целые литературные концерты. Это как раз та творческая работа, которая базировалась на основе актерского мастерства. Сейчас такого уже нет и никогда больше не будет, потому что разучились это делать — все только в записи.
Прочитать последние известия в эфире доверялось очень и очень немногим. Из сорока с лишним корреспондентов-журналистов, которые работали на Горьковском радио, в прямой эфир могли выходить только человек пять. Это делалось не из творческих соображений, а просто чтобы не «засорять» вещание ненужными моментами вроде неправильного произношения или какой-то литературной безграмотности. Лишнее в эфире тоже говорить было нельзя. А что такое лишнее? По-моему, это то, что происходит сейчас на популярных телепередачах: я — страшный матерщинник, но меня коробит и начинает мутить, когда слышу мат в эфирах. Особенно неприятно наблюдать за великими артистами, которые заводят людей с камерами к себе в спальню и начинают рассказывать о подробностях личной жизни. Раньше такого не было, поэтому я и люблю это «раньше». Был порядок.
А творчество всегда проявится, его нельзя закрыть многие диссиденты говорили то, что могли, и то, что хотели, в поэтической или в музыкальной форме. Кому надо было высказаться и быть откровенным — те всего этого достигали. И я тоскую по тому времени.