Этот текст называется "Золотая роза". Там около 70 страниц. Вот отрывок: Начинаются оттепели, ростепели, капели с крыш. Снег делается зернистым, ноздреватым, оседает и чернеет. Его съедают туманы. Постепенно развозит дороги, наступает распутица, бездорожье. На реках появляются во льду первые промоины с черной водой, а на буграх - проталины и проплешины. По краю слежавшегося снега уже желтеет мать-и-мачеха. Потом на реках происходит первая подвижка льда (именно подвижка, а не движение), когда лед начинает косо колоться и смещаться и из лунок, продухов и прорубей выступает наружу вода, Ледоход начинается почему-то чаще всего по темным ночам, после того как "пойдут овраги" и полая, талая вода, звеня последними льдинками - "черепками", сольется с лугов и полей. Невозможно перечислить все. Поэтому я пропускаю лето и перехожу к осени, к первым ее дням, когда уже начинает "сентябрить". Вянет земля, но еще впереди "бабье лето" с его последним ярким, но уже холодным, как блеск слюды, сиянием солнца, с густой синевой небес, промытых прохладным воздухом, с летучей паутиной ("пряжей богородицы", как кое-где называют ее до сих пор истовые старухи) и палым, повялым листом, засыпающим опустелые воды. Березовые рощи стоят, как толпы девушек-красавиц, в шитых золотым листом полушалках. "Осенняя пора - очей очарованье". Потом - ненастье, обложные дожди, ледяной северный ветер "сиверко", бороздящий свинцовые воды, стынь, стылость, кромешные ночи, ледяная роса, темные зори. Так все и идет, пока первый мороз не схватит, не скует землю, не выпадет первая пороша и не установится первопуток. А там уже и зима с вьюгами, метелями, поземкой, снегопадом, седыми морозами, вешками на полях, скрипом подрезов на розвальнях, серым, снеговым небом. Много у нас слов связано с туманами, ветрами, облаками и водами. Особенно богато представлены в русском словаре реки с их плесами, бочагами, паромами и перекатами, где в межень с трудом проходят пароходы и, чтобы не сесть на мель, надо держать только по "главной струе". Я знал нескольких паромщиков и перевозчиков. Вот у кого нужно учиться русскому языку! Паром - это шумный колхозный базар. Он заменяет собой народные сборища и колхозные чайные. Где и поговорить, как не на пароме, пока женщины, притворно ругая лодырей мужиков, медленно перебирают проволочный трос, пока косматые и покорные своей судьбе лошаденки дергают с соседних возов сено и торопливо жуют его, косясь на грузовик, где предсмертно визжат и барахтаются в мешках поросята, пока не докурены до ногтей цигарки из ядовитого зеленого самосада! Чтобы узнать все колхозные - и не только колхозные - новости, чтобы наслушаться всяких мудрых и неожиданных сентенций и невероятных рассказов, надо пойти на заваленный сенной трухой щелястый паром и только посиживать там, покуривать да слушать, переправляясь с берега на берег. Почти все паромщики - люди словоохотливые, острые на язык и бывалые. Особенно они любят поговорить к вечеру, когда народ перестает валандаться взад-вперед через реку, когда спокойно опускается солнце за крутояром - высоким берегом - и толчется в воздухе и зудит мошкара. Тогда, сидя на лавочке около шалаша, можно деликатно взять загрубевшими от канатов пальцами папироску у залетного человека, который никуда не торопится, сказать, что, конечно, "легкий табак - одно баловство, не доходит он до нашего сердца", но все же с наслаждением закурить, прищуриться на реку и начать разговор. Вообще вся шумная и разнообразная жизнь на речных берегах, на пристанях (их зовут дебаркадерами, или "конторками"), около наплавных мостов-плашкоутов со множеством толкущегося там речного народа, с его особыми нравами и традициями, дает богатую пищу для изучения языка. Особенно богаты в языковом отношении Волга и Ока. Мы не можем представить себе жизнь нашей страны без этих рек, как не можем представить ее без Москвы, без Кремля, без Пушкина и Толстого, Чайковского и Шаляпина, без Медного всадника в Ленинграде и Третьяковской галереи в Москве. Языков, обладавший, по словам Пушкина, удивительным огнем языка, в одной из своих поэм великолепно описал Волгу и Оку. Особенно хорошо дана Ока. Языков приносит в этой поэме поклон Рейну от великих русских рек, в том числе и от Оки:
... поемистой, дубравной, В раздолье муромских песков Текущей царственно, блистательно и славно В виду почтенных берегов.
Ну что ж, запомним "почтенные берега" и будем благодарны за это Языкову.
Начинаются оттепели, ростепели, капели с крыш. Снег делается зернистым,
ноздреватым, оседает и чернеет. Его съедают туманы. Постепенно развозит
дороги, наступает распутица, бездорожье. На реках появляются во льду первые
промоины с черной водой, а на буграх - проталины и проплешины. По краю
слежавшегося снега уже желтеет мать-и-мачеха.
Потом на реках происходит первая подвижка льда (именно подвижка, а не
движение), когда лед начинает косо колоться и смещаться и из лунок, продухов
и прорубей выступает наружу вода,
Ледоход начинается почему-то чаще всего по темным ночам, после того как
"пойдут овраги" и полая, талая вода, звеня последними льдинками -
"черепками", сольется с лугов и полей.
Невозможно перечислить все. Поэтому я пропускаю лето и перехожу к осени,
к первым ее дням, когда уже начинает "сентябрить".
Вянет земля, но еще впереди "бабье лето" с его последним ярким, но уже
холодным, как блеск слюды, сиянием солнца, с густой синевой небес, промытых
прохладным воздухом, с летучей паутиной ("пряжей богородицы", как кое-где
называют ее до сих пор истовые старухи) и палым, повялым листом, засыпающим
опустелые воды. Березовые рощи стоят, как толпы девушек-красавиц, в шитых
золотым листом полушалках. "Осенняя пора - очей очарованье".
Потом - ненастье, обложные дожди, ледяной северный ветер "сиверко",
бороздящий свинцовые воды, стынь, стылость, кромешные ночи, ледяная роса,
темные зори.
Так все и идет, пока первый мороз не схватит, не скует землю, не выпадет
первая пороша и не установится первопуток. А там уже и зима с вьюгами,
метелями, поземкой, снегопадом, седыми морозами, вешками на полях, скрипом
подрезов на розвальнях, серым, снеговым небом.
Много у нас слов связано с туманами, ветрами, облаками и водами.
Особенно богато представлены в русском словаре реки с их плесами,
бочагами, паромами и перекатами, где в межень с трудом проходят пароходы и,
чтобы не сесть на мель, надо держать только по "главной струе".
Я знал нескольких паромщиков и перевозчиков. Вот у кого нужно учиться
русскому языку!
Паром - это шумный колхозный базар. Он заменяет собой народные сборища и
колхозные чайные.
Где и поговорить, как не на пароме, пока женщины, притворно ругая лодырей
мужиков, медленно перебирают проволочный трос, пока косматые и покорные
своей судьбе лошаденки дергают с соседних возов сено и торопливо жуют его,
косясь на грузовик, где предсмертно визжат и барахтаются в мешках поросята,
пока не докурены до ногтей цигарки из ядовитого зеленого самосада!
Чтобы узнать все колхозные - и не только колхозные - новости, чтобы
наслушаться всяких мудрых и неожиданных сентенций и невероятных рассказов,
надо пойти на заваленный сенной трухой щелястый паром и только посиживать
там, покуривать да слушать, переправляясь с берега на берег.
Почти все паромщики - люди словоохотливые, острые на язык и бывалые.
Особенно они любят поговорить к вечеру, когда народ перестает валандаться
взад-вперед через реку, когда спокойно опускается солнце за крутояром -
высоким берегом - и толчется в воздухе и зудит мошкара.
Тогда, сидя на лавочке около шалаша, можно деликатно взять загрубевшими
от канатов пальцами папироску у залетного человека, который никуда не
торопится, сказать, что, конечно, "легкий табак - одно баловство, не доходит
он до нашего сердца", но все же с наслаждением закурить, прищуриться на реку
и начать разговор.
Вообще вся шумная и разнообразная жизнь на речных берегах, на пристанях
(их зовут дебаркадерами, или "конторками"), около наплавных
мостов-плашкоутов со множеством толкущегося там речного народа, с его
особыми нравами и традициями, дает богатую пищу для изучения языка.
Особенно богаты в языковом отношении Волга и Ока. Мы не можем представить
себе жизнь нашей страны без этих рек, как не можем представить ее без
Москвы, без Кремля, без Пушкина и Толстого, Чайковского и Шаляпина, без
Медного всадника в Ленинграде и Третьяковской галереи в Москве.
Языков, обладавший, по словам Пушкина, удивительным огнем языка, в одной
из своих поэм великолепно описал Волгу и Оку. Особенно хорошо дана Ока.
Языков приносит в этой поэме поклон Рейну от великих русских рек, в том
числе и от Оки:
... поемистой, дубравной,
В раздолье муромских песков
Текущей царственно, блистательно и славно
В виду почтенных берегов.
Ну что ж, запомним "почтенные берега" и будем благодарны за это Языкову.