ВЕЧЕРЕЕТ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ Вот вечереет летний день. Солнце уже за домом, за садом, пустой, широкий двор в тени, а я лежу на его зелёной холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо. Плывёт и медленно меняет очертание, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако... Ах, какая томящая1 красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нём в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе!.. Вот я за усадьбой, в поле. Вечер как будто всё тот же — только тут ещё блещет низкое солнце — и всё так же одинок я в мире. Вокруг меня, куда ни кинь взгляд, колосистые ржи, овсы, а в них, в густой чаще склонённых стеблей,— затаённая жизнь перепелов. Сейчас они ещё молчат, да и всё молчит, только порой загудит, угрюмо зажужжит запутавшийся в колосьях рыжий жучок. Я освобождаю его и с лсадностью, с удивлением разглядываю: что это такое, кто он, этот рыжий жук, где он живёт, куда и зачем летел, что он думает и чувствует? Он сердит, серьёзен: возится в пальцах, шуршит жёсткими надкрыльями, из-под которых выпущено что-то тончайшее, палевое2,— и вдруг щитки этих надкрылий разделяются, раскрываются, палевое тоже распускается, — и как изящно! — и жук подымается в воздух, гудя уже с удовольствием, с облегчением, и навсегда покидает меня, теряется в голубом небе, обогащая меня новым чувством: оставляя во мне грусть разлуки... А не то вижу я себя в доме, и опять в летний вечер, и опять в одиночестве. Солнце скрылось за притихший сад, покинуло пустой зал, пустую гостиную, где оно радостно блистало весь день: теперь только последний луч одиноко краснеет в углу на паркете, меж высоких ножек какого-то старинного столика. Как мучительна его безмолвная и печальная прелесть! А поздним вечером, когда сад уже чернел за окнами всей своей таинственной ночной чернотой, а я лежал в тёмной спальне в своей детской кроватке, всё глядела на меня в окно, с высоты какая-то тихая звезда... Что надо было ей от меня? Что она мне без слов говорила, куда звала, о чём напоминала? это изложение?
