Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, /шедшего между нами/, о том, что для личного совершенствования необходимо прежде изменить условия, среди которых живут люди. Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, /немного не доходивших до худых, острых локтей,/ и в белых атласных башмачках. Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, /не знающее зла и на одно добро/. — Смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее отца, полковника с серебряными эполетами, /стоявшего в дверях с хозяйкой и другими дамами./ Я посмотрел на его /уткнутую в подушку и закрытую до половины фланелевым одеялом голову,/ и мне стало любовно жалко его, жалко за то, что он не знал и не разделял того счастья, которое я испытывал. / / причастный оборот
Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, /немного не доходивших до худых, острых локтей,/ и в белых атласных башмачках.
Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, /не знающее зла и на одно добро/.
— Смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее отца, полковника с серебряными эполетами, /стоявшего в дверях с хозяйкой и другими дамами./
Я посмотрел на его /уткнутую в подушку и закрытую до половины фланелевым одеялом голову,/ и мне стало любовно жалко его, жалко за то, что он не знал и не разделял того счастья, которое я испытывал.
/ / причастный оборот