Написать сжатое изложение, и выделить проблему у нас в семье читали вслух при первой возможности, но читали почтенных писателей: тургенева, гончарова, гоголя, лермонтова и почему-то весьма скромного данилевского. не скажу, что мне было невероятно интересно, зато интересно было моему отцу, который не уставал восхищаться прочитанным. его авторитет всегда был для меня абсолютным, а потому я, еще ничего не понимая, уже твердо знал, что кроме , которую пересказывают в подвалах, существует и , которую, образно говоря, читают, сняв шляпу. а что касается скромного данилевского, то я и по сей день ему за первые уроки родной . если григорий петрович данилевский впервые представил мне не как перечень дат, а как цепь деяний давно почивших людей, то другой писатель сумел превратить этих мертвецов в живых, понятных и близких мне моих соотечественников. имя этого писателя некогда знали дети всей читающей россии, а ныне оно прочно забыто и если когда и поминается, то непременно с оттенком насмешливого пренебрежения. я говорю о лидии алексеевне чарской, чьи повести — при всей их наивности! — не только излагали популярно родную , но и учили восторгаться ею. а восторг перед родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. и первые уроки этой любви я получил из «грозной дружины», «дикаря», «княжны джавахи» и других повестей детской писательницы лидии чарской. я так подробно пишу о своем постижении , потому что и с детства переплелись в моем сознании, и я до сего времени воспринимаю как беллетризованную , а — как лишенную беллетристики . но в этом сыграли роль не только данилевский и лидия чарская. …я прожил без малого шесть десятков, я еду с ярмарки и все никак не могу понять, как можно не восторгаться, не любить, а то и просто не знать родной страны. откуда это массовое поветрие? от вульгарного ультраклассового представления, что монархическая россия не стоит нашей памяти? от спесивого полуграмотного убеждения, что ничему не учит? от низкого уровня преподавания в школах? гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. так говорил пушкин.

У нас в семье читали вслух при первой возможности, но читали почтенных писателей.. Не скажу, что мне было невероятно интересно, зато интересно было моему отцу, который не уставал восхищаться прочитанным. Его авторитет всегда был для меня абсолютным, а потому я, еще ничего не понимая, уже твердо знал, что кроме литературы, которую пересказывают в подвалах, существует и литература, которую, образно говоря, читают, сняв шляпу. А что касается скромного Данилевского, то я и по сей день благодарен ему за первые уроки родной истории.
Если Григорий Петрович Данилевский впервые представил мне историю не как перечень дат, а как цепь деяний давно почивших людей, то другой русский писатель сумел превратить этих мертвецов в живых, понятных и близких мне моих соотечественников. Имя этого писателя некогда знали дети всей читающей России, а ныне оно прочно забыто и если когда и поминается, то непременно с оттенком насмешливого пренебрежения. Я говорю о Лидии Алексеевне Чарской, чьи исторические повести — при всей их наивности! — не только излагали популярно родную историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. И первые уроки этой любви я получил из «Грозной дружины», «Дикаря», «Княжны Джавахи» и других повестей детской писательницы Лидии Чарской.
Я так подробно пишу о своем постижении истории, потому что история и литература с детства переплелись в моем сознании, и я до сего времени воспринимаю литературу как беллетризованную историю, а историю — как лишенную беллетристики литературу. Но в этом сыграли роль не только Данилевский и Лидия Чарская.

В данном отрывке рассказывается о том, что в семье автора всегда читали почтенных писателей, таких как Тургенев, Гончаров, Гоголь, Лермонтов, а также скромного Данилевского. Автор делает акцент на том, что ему самому не особенно интересно было читать эти произведения, но его отец всегда увлекался прочитанным и его мнение было для автора очень важным.

Далее автор упоминает, что у него сложилась представление о двух типах литературы: беллетристика, которую пересказывают в подвалах, и литература, которую читают, сняв шляпу. И рассказывает о том, что скромный Данилевский внес большой вклад в его постижение и понимание истории через повествование о деяниях людей. Однако другой писатель, Лидия Чарская, смогла превратить этих мертвых людей в живых, понятных и близких автору, и уменьшить отставание от современных соотечественников.

Автор отмечает, что имя Лидии Чарской раньше было известно всем детям России, но сейчас она практически забыта, и если и вспоминается, то с недоброжелательным насмешливым оттенком. Он считает, что ее повести, несмотря на их наивность, не только популяризировали родную страну, но и учили восторгаться ею. Автор подчеркивает, что восторг перед родиной является эмоциональным выражением любви к ней, и он получил первые уроки этой любви именно из произведений Чарской.

Далее автор объясняет, что в его сознании смешались беллетризованная история и неосложненная история, и он почти до сих пор воспринимает родину как беллетризованную нарративную историю, а историю без беллетристики просто как перечень дат и событий. Он упоминает, что на такую точку зрения повлияли не только Данилевский и Чарская, но также и другие факторы, которые он называет "массовым поветрием". Автор выдвигает несколько предположений, каким образом возникает отсутствие восхищения, нежелание или неизвестность к родной стране, такие как ультраклассовые представления о монархической России, низкий уровень преподавания и пренебрежительное отношение к истории со стороны полуграмотных людей. В заключении автор цитирует Пушкина, говоря о том, что гордиться своими предками не только можно, но и нужно, а неуважение к ним – постыдное малодушие.