В мироощущении Катерины гармонически сочетается славянская языческая древность с христианской культурой, одухотворяющей и нравственно просветляющей старые языческие верования. Религиозность Катерины немыслима без солнечных восходов и закатов, росистых трав на цветущих лугах, полетов птиц, порханий бабочек с цветка на цветок. В монологах героини оживают знакомые мотивы русских народных песен. В мироощущении Катерины бьется родник исконно русской песенной культуры и обретают новую жизнь христианские верования. Посмотрите, как молится Катерина, "какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится". Что-то иконописное есть в этом лице, от которого исходит светлое сияние. Но излучающая духовный свет земная героиня А. Н. Островского далека от аскетизма официальной христианской морали. Ее молитва — светлый праздник духа, пиршество воображения: "Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится". Далеко ушла жизнелюбивая религиозность Катерины от норм старой патриархальной морали. Радость жизни переживает она в храме, солнцу кладет земные поклоны в саду, среди деревьев, трав, цветов, утренней свежести, просыпающейся природы: "Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут". В мечтах юной Катерины звучат отзвуки христианских легенд о рае, божественном саде Эдеме. Очевидно, что легенда о рае включает у нее и всю красоту жизни земной: молитвы восходящему солнцу, утренние посещения ключей-студенцов, светлые образы ангелов и птиц. В ключе этих мечтаний и другое нешуточное стремление — полететь: "Отчего люди не летают!.. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела". Откуда приходят к Катерине эти фантастические мечты? Не плод ли они болезненного воображения, не каприз ли утонченной натуры? Нет. В сознании Катерины пробуждаются вошедшие в плоть и кровь русского народного характера древние языческие мифы, вскрываются глубокие пласты славянской культуры.
В мироощущении Катерины гармонически сочетается славянская языческая древность с христианской культурой, одухотворяющей и нравственно просветляющей старые языческие верования. Религиозность Катерины немыслима без солнечных восходов и закатов, росистых трав на цветущих лугах, полетов птиц, порханий бабочек с цветка на цветок. В монологах героини оживают знакомые мотивы русских народных песен. В мироощущении Катерины бьется родник исконно русской песенной культуры и обретают новую жизнь христианские верования.
Посмотрите, как молится Катерина, "какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится". Что-то иконописное есть в этом лице, от которого исходит светлое сияние. Но излучающая духовный свет земная героиня А. Н. Островского далека от аскетизма официальной христианской морали. Ее молитва — светлый праздник духа, пиршество воображения: "Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится". Далеко ушла жизнелюбивая религиозность Катерины от норм старой патриархальной морали.
Радость жизни переживает она в храме, солнцу кладет земные поклоны в саду, среди деревьев, трав, цветов, утренней свежести, просыпающейся природы: "Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут".
В мечтах юной Катерины звучат отзвуки христианских легенд о рае, божественном саде Эдеме. Очевидно, что легенда о рае включает у нее и всю красоту жизни земной: молитвы восходящему солнцу, утренние посещения ключей-студенцов, светлые образы ангелов и птиц. В ключе этих мечтаний и другое нешуточное стремление — полететь: "Отчего люди не летают!.. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела". Откуда приходят к Катерине эти фантастические мечты? Не плод ли они болезненного воображения, не каприз ли утонченной натуры? Нет. В сознании Катерины пробуждаются вошедшие в плоть и кровь русского народного характера древние языческие мифы, вскрываются глубокие пласты славянской культуры.