В дверь заглядывают черные мужики И солдат-будочник.
Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу И смешно морщит лицо.
Он был ростом под руку ей, шагал мелко И быстро, А она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла.
Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, НО мучительно правдивым гением.
Они ТОЖЕ давно И жестоко спорили друг с другом.
Они были неистощимы в таких выдумках, НО мастер всё сносил молча.
Бабушка не плясала, А словно рассказывала что-то.
В дверь заглядывают черные мужики И солдат-будочник.
Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу И смешно морщит лицо.
Он был ростом под руку ей, шагал мелко И быстро, А она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла.
Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, НО мучительно правдивым гением.
Они ТОЖЕ давно И жестоко спорили друг с другом.
Они были неистощимы в таких выдумках, НО мастер всё сносил молча.
Бабушка не плясала, А словно рассказывала что-то.
В дверь заглядывают черные мужики И солдат-будочник.
Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу И смешно морщит лицо.
Он был ростом под руку ей, шагал мелко И быстро, А она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла.
Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, НО мучительно правдивым гением.
Они ТОЖЕ давно И жестоко спорили друг с другом.
Они были неистощимы в таких выдумках, НО мастер всё сносил молча.
Бабушка не плясала, А словно рассказывала что-то.