beliy112329

10.02.2022 21:06 •  Русский язык

найти в тексте все изобразительно-выразительные средства: Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только в романах. И теперь я мечтал об уездном городе – он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось убежать из моей больницы туда. Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае, не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете…

«…Ну, а если привезут женщину и у нее неправильные роды? Или, предположим, больного, а у него ущемленная грыжа? Что я буду делать? Сорок дней тому назад я окончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а грыжа сама по себе. Один раз я видел, как профессор делал операцию ущемленной грыжи. Он делал, а я сидел в амфитеатре. И только …»
Холодный пот стекал у меня вдоль позвоночного столба при мысли о грыже. Каждый вечер я сидел в одной и той же позе: под левой рукой у меня лежали все руководства по оперативному акушерству. А справа десять различных томов по оперативной хирургии, с рисунками. Я кряхтел, курил, пил черный холодный чай. Отлично помню эту ночь – 29 ноября, я от грохота в двери. Я, надевая брюки, не сводил молящих глаз с божественной хирургии. Вышло еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт – больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала:
– Слабая девочка, помирает доктор, в больницу…
Помню, я пересек двор, приемная уже была освещена, и весь состав моих ждал меня одетый и в халатах. Это были: фельдшер Демьян Лукич, молодой еще, но очень человек, и две опытных акушерки – Анна Николаевна и Пелагея Ивановна. Я же был всего лишь двадцатичетырехлетним врачом, два месяца назад выпущенным и назначенным заведовать Никольской больницей.
Фельдшер распахнул торжественно дверь, и появилась мать. Она как бы слетела, и снег еще не стаял у нее с платка. В руках у нее был сверток, и он мерно шипел, свистел. Мать беззвучно плакала. Когда она распутала сверток, я увидел девочку лет трех. Глаза синие, громаднейшие, щеки кукольные. Но только странная муть гнездилась на дне ее глаз, и я понял, что это страх, - ей нечем было дышать. «Она умрет через час», – подумал я совершенно уверенно, и сердце мое болезненно сжалось…
Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розового в легонький лиловатый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем дело, и первый мой диагноз поставил совершенно правильно, и главное, одновременно с акушерками – они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже наглухо забито пленками и скоро закроется наглухо…»
– Сколько дней девочка больна? – с я среди молчания моего персонала.
– Пятый день, пятый день, – сказала мать и сухими глазами глубоко посмотрела на меня.
– Дифтерийный круп, – сквозь зубы сказал я фельдшеру, а матери сказал:
– Ты о чем думала? О чем думала?
– Дай ей капель, – сказал она, – повешусь я, если помрет.
Девочка все дышала со змеиным свистом.
– Что ж, значит, помрет она? – глядя на меня, как мне показалось, с черной яростью, с мать.
– Помрет, – негромко и твердо сказал я.
Мать крикнула мне:
– Дай ей Капель дай!
Я ясно видел, что меня ждет, и был тверд.
– Каких я тебе капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается. Горло ей уже забило. А теперь что прикажешь?
– Тебе лучше знать, батюшка.
Обратившись к фельдшеру, я приказал взять девочку, которая стала биться и хотела, видимо, кричать, но у нее не выходил уже голос. Мать хотела ее защитить, но мы ее отстранили, и мне удалось заглянуть девочке в горло. Я никогда до тех пор не видел дифтерита, кроме легких и быстро забывающихся случаев. В горле было что-то клокочущее, белое и рваное.
– Вот что, – сказал я, удивляясь собственному спокойствию. – Девочка умирает. И ничто ей не кроме операции
И сам ужаснулся, зачем сказал, но не сказать не мог. «А если согласится?» – мелькнула у меня мысль.
– Как это? – с мать.
– Нужно будет горло разрезать и серебряную трубку вставить, дать девочке возможность дышать, тогда, может быть ее, – объяснил я.
Мать посмотрела на меня, как на безумного, и девочку от меня заслонила руками. Я приказал фельдшеру впрыснуть девочке камфару.
Мать не давала девочку, когда увидела шприц, но мы ей объяснили, что это не страшно.
– Может, это ей с мать.
– Нисколько не Тогда мать зарыдала.
– Перестань, - промолвил я, вынул часы и добавил: – Пять минут даю думать. Если не согласишься, после пяти минут сам уже не возьмусь делать.