ivanovasvetak

02.07.2020 04:04 •  Русский язык

Определите есть ли в тексте наречия.
почти невозможно было представить себе, что лишь неделю назад он защищал диссертацию на тему «древнейшие сказания европейских народов». а мёртвое, взрытое поле лежало перед ним, земля, на которой был посеян и взошёл хлеб, а потом сгорел и был развеян по ветру вместе с пороховым дымом, земля, на которой было сделано всё, чтобы человек не мог на ней существовать. по одну сторону этого куска земли лежали, спрятавшись за глинистыми буграми, гитлеровцы, пришедшие в чужую, далёкую страну по приказу своего фюрера, уничтожающие, сжигающие всё на своем пути. неподалёку от них, по эту сторону мёртвого ржаного поля, лежал только один — кандидат филологических наук младший лейтенант лев никольский. он был окружён и по всем правилам войны должен был положить оружие и сдаться в плен победителям. но он не считал себя побеждённым: пулемёт ещё работал, а если бы он замолчал, в ход пошли бы винтовка и гранаты. впрочем, он был не один. двенадцать мёртвых товарищей, которые ещё вчера вместе с ним защищали этот голый кусок земли с одинокой берёзой, лежали вдоль траншеи. (ю)тринадцатый оказался живым. это был разведчик петя данилов, любимец всего полка, талантливый и умный парень, писавший стихи и читавший их вслух в самые горячие минуты боя. теперь он лежал, раненный в грудь навылет, и смотрел в небо, осеннее, но ясное, с редкими, освещёнными снизу облаками. берёза вздрагивала от выстрелов, и жёлтые листья время от времени падали на раненого. 0дин лист упал пете на лицо, но петя не смахнул его, не пошевелился. в одну из редких пауз тишины никольский подполз к пете и, смахнув лист, взял его за руку. ну как ты, а? ничего, — чуть слышно ответил петя, — дышать трудно. — он , потом стал с трудом вынимать из кармана гимнастёрки бумаги. тут мои стихи остались, пошли их вместе с письмом, ладно? должно быть, не больше пяти минут он провёл с петей, а уж немцы, воспользовавшись тем, что пулемёт замолчал, намного продвинулись к траншее. никольский дал очередь, другую — они залегли. потом снова стали приближаться, прячась между редкими пучками ржи, торчавшей в поле. плохо было то, что слева, метрах в двухстах от берёзы, стояло орудие. правда, оно стреляло не по траншее, а в глубину, туда, где на горизонте были видны тёмные, ещё дымящиеся развалины сгоревшей деревни. но в любую минуту оно могло ударить и по траншее, которую защищало подразделение, состоящее из двенадцати убитых, одного серьёзно раненного и одного живого. эх, подобраться бы к этому орудию! и тропка была — вот там, где за взрытой бурой земли начиналось болотце с высокой травой. но нечего было и думать! он понимал, что немцы захватят траншею, едва только замолчит никольский прислушался, и в первый раз его сердце дрогнуло, и он крепко сжал зубы, глаза, всё лицо, чтобы справиться с невольным волнением. петя читал стихи, он бредил, но голос был ясный, звонкий: есть улица в нашей столице, есть домик, и в домике том ты пятую ночь в огневице лежишь на одре петя читал, закрыв глаза, и каждое слово доносилось отчетливо и плавно. у него было потемневшее страшное лицо, когда, сунув в кружку с водой руку, он начал водить ею по лицу, по глазам. потом вылил воду на голову и, тяжело опершись на никольского, пополз к пулемёту. есть! иди, — сказал он, схватившись за ручки пробираясь по тропке к болотцу, никольский услышал звонкий петин голос, читавший стихи между пулемётными очередями: не снятся ль тебе наши встречи на улице, в жуткий мороз, иль наши любовные речи и ласки, и ласки до слёз? втянув голову в плечи, он мягко опустился в траву и бесшумно пополз, скорее угадывая, чем видя чуть примятую, пересекавшую болото тропинку. он подобрался к орудию сзади и некоторое время лежал, слушая, как немцы разговаривали резкими уверенными голосами. он ждал, когда весь расчёт соберётся возле немцы, занявшие траншею, были захвачены врасплох, и первым снарядом из уже заряженного орудия никольский убил сразу же человек двадцать. за стихи, которые петя читал между пулемётными очередями! за дымящиеся развалины сожжённой деревни! за ограбленных женщин и детей, бродящих по лесам без крова и пищи. за горе каждой семьи, за разлуку с близкими, за аню с маленьким сыном, которых он, может быть, больше никогда не (по в. а. каверину*)