Отредактируйте текст, вставив вместо пропусков подходящие по смыслу местоимения: Наша страна огромна и прекрасна. Когда в Сибири еще лежит снег, на Кубани весна на пороге. Скоро весна (...) вступит в свои права. А сейчас еще холодно и слякотно. (...) Холодная и слякотная погода продержится недолго. Через один, два, три, четыре (...) дней засияет яркое весеннее солнце, зацветут сады, и начнется настоящая весна. Так и хочется, наконец-то, снять шапку с головы и подбросить ее вверх.
Желтоқсанның жиырма бесі в России и в России и в России и в России и в России и в России и в мире нет ни одного слова о том как сколько и кто чего может быть 23 и как это может быть связано и в каком направлении он будет развиваться в этом России направлении развиваться и понимать работать в других городах России в Москве этом направлении или в Европе или в Украине или в Америке или на Украине в Европу на Европу и в на родину вернуться на Украину и на Украине уже и не возвращаться обратно на Россию в Украину в Европу или в КОТАК
Радушие семьи Житковых изумляло меня. Оно выражалось не в каких-нибудь слащавых приветствиях, а в щедром и неистощимом хлебосольстве. Приходили какие-то молчаливые, пропахшие махоркой, явно голодные люди, и их без всяких расспросов усаживали вместе с семьёю за длинный, покрытый клеёнкой стол и кормили тем же, что ела семья. А пища у неё была простая, без гурманских причуд: каша, жареная скумбрия, варёная говядина. Обычно обедали молча и даже как будто насупленно, но за чаепитием становились общительнее, и тогда возникали бурные споры о Льве Толстом, о народничестве.
Кроме литературы, в семье Житковых любили математику, астрономию, физику. Смутно вспоминаю какие-то электроприборы в кабинете у Степана Васильевича. Помню составленные им учебники по математике; они кипой лежали у него в кабинете.
Очень удивляли меня отношения, существовавшие между Степаном Васильевичем и его сыном Борисом: то были отношения двух взрослых, равноправных людей. Борису была предоставлена полная воля, он делал что вздумается — так велико было убеждение родителей, что он не употребит их доверия во зло. И действительно, он сам говорил мне, что не солгал им ни разу ни в чём.
Раньше я никогда не видывал подобной семьи и лишь потом, через несколько лет, убедился, что, в сущности, то была очень типичная для того времени русская интеллигентская трудовая семья, щепетильно честная, чуждая какой бы то ни было фальши, строгая ко всякой неправде. Живо помню, с каким восхищением я, тринадцатилетний мальчишка, впитывал в себя её атмосферу.