Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде... и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь... — он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар нет:
Пустое сердце бьется ровно.
В руке не дрогнул пистолет,
И что за диво?.. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что́ он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы Вступил он в этот свет, завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Ценностями в жизни каждый из нас считает абсолютно разные вещи. Кто-то считает, что главная ценность — их дети, для какого-то главными ценностями в жизни являются деньги и всё то, что с ними связано. Но можно абсолютно точно заявить, что людей, у которых нет абсолютно никаких ценностей в жизни, точно нет. У каждого, даже казалось бы самого ветреного человека есть какие-то вещи, за которые он переживает больше всего, к которым больше всего стремится.
Абсолютно точно можно сказать, что ценности прививаются нам вместе с воспитанием. Но наше воспитание не заканчивается в семье, также многое мы получаем после общения с нашими друзьями, сверстниками, но особенно сильно привить тебе какие-то ценности может человек, которого ты действительно очень сильно уважаешь. И скорее всего это не будут родители, так как с ними мы имеем слишком большой промежуток в восприятии мира. То есть, если вы хотите воспитать ребёнка с действительно хорошими, добрыми жизненными ценностями, то следите за его кругом общения, ведь, по моему мнению, очень много опыта хорошего и плохого, ещё в раннем возрасте, я получил от своих друзей. Именно они с детства дали мне основу того, что хорошо, а что плохо. И это очень хорошо, что я имел друзей, у которых с самого юного возраста были серьёзные взрослые цели и интересы.
“Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор”, — с этой фразы начинается блистательная комедия Н. В. Гоголя “Ревизор”, местом действия является небольшой уездный городишко, а главными действующими лицами — городские чиновники. Сообщение о приезде ревизора для них как гром среди ясного неба. Жизнь местных чиновников течет тихо и безмятежно. Лень, взяточничество, казнокрадство — настолько привычные явления в их городе, что практически официально разрешены. Глава города берет взятки и легко подыскивает себе оправдание: “Недостаточность состояния... Казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар”. А судья, например, такого греха за собой и вовсе не признает: ведь он берет взятки борзыми щенками. Почтмейстер читает чужие письма и расценивает это как нормальный источник информации: “...смерть люблю узнать, что есть нового на свете”.
При этом никого из них не заботит, как обстоят дела в городе. А дела-то обстоят хуже некуда, иначе с чего бы чиновники так переполошились, узнав о приезде ревизора. Все стали судорожно припоминать, что творится во вверенных им учреждениях — в присутственных местах, богоугодных и учебных заведениях, почтовом отделении и т. д. Выяснилось, что в присутственных местах “сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками”. А в богоугодных заведениях больные курят крепкий табак и ходят в грязной одежде. Церковь при богоугодном заведении, на которую еще пять лет назад были ассигнованы деньги, строиться не начинала. Поэтому городничий распоряжается, чтобы все говорили, будто она сгорела. Еще одно указание — “...разметать старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтобы было похоже на планировку”. В общем было чему ужаснуться. Сам городничий восклицает: “Что это за скверный город!”
Ревизор должен приехать инкогнито, а чиновники настолько перепуганы, что готовы принять за него первого же приезжего человека, мало-мальски похожего на жителя столицы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поселившийся в местной гостинице Иван Александрович Хлестаков показался им подходящей кандидатурой на роль ревизора. А собственно, почему бы и нет? Хлестаков действительно приехал из Питера, и одет он модно — этакая “столичная штучка”. Причина появления столь важного гостя может быть только одна — конечно, это ревизор!
При первой встрече Хлестакова с чиновниками неизвестно, кто кого больше боится. Однако Хлестаков оказывается хитрее и предприимчивее — он быстро ориентируется в ситуации. И вот уже чиновники суют ему деньги, а он берет “взаймы” у каждого из них. Хлестаков становится дорогим гостем в доме городничего, очаровывает его жену и дочь — двух провинциальных кокеток, помешанных на нарядах и альбомчиках для стихов.
Кульминацией является сцена вранья, когда Хлестаков переходит все границы в своем хвастовстве. Казалось бы, он выдает себя с головой в каждом слове, и тут семи пядей во лбу не надо, чтобы понять: в его выступлении нет ни слова правды. И дом у него первый в Петербурге, и на службе он незаменим, и литератор он известный, и даже с Пушкиным знаком. Однако его собеседники настолько тупы, серы и необразованны, что всё принимают за чистую монету: “Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху”.
Зато какова же была сцена прозрения! Каждый из чиновников получил характеристику, данную Хлестаковым. Все чуть не передрались, выясняя, кто виноват. Знаменитая фраза городничего: “Чему смеетесь? над собой смеетесь!” — обращена и к гостям, находящимся в его доме, и к зрительному залу. Ведь героев комедии можно встретить повсюду. А посмеяться все-таки не вредно. Гоголь, отвечая на упреки, что в пьесе нет ни одного положительного лица, писал: “Мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе... Это честное, благородное лицо был смех”.