Обломов был в том состоянии, когда человек только чтопроводил глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, и думая о возвращении назавтра тепла и света.
Он наслаждался, он был счастлив, он любил.
Однако наутро Обломов встал бледный и мрачный; на лице следы бессонницы; лоб весь в морщинах; в глазах ни огня, ни желаний. Гордость, веселый, бодрый взгляд, энергичная торопливость движений - все пропало.
Он вяло, скучая, напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу и, задумчиво закурив сигарету, опустился на диван. Его не тянуло к подушке, однако ж он на неё облокотился - признак, намекавший на прежние наклонности. Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечом, сокрушенно качал головой: в нем шла внутренняя, сильная работа. Образ Ольги был словно бы вдали, в тумане, как чужой ему.
Часто случается так: засыпаешь в тихий безоблачный вечер и думаешь: "как завтра будет хорошо"; а просыпаешься от непрерывного шороха и шёпота дождя, от мелькания серых печальных облаков; холодно, сыро, тяжело.
Слова Ольги - это обман, обман её сердца, лукавый шёпот, ещё не любившего, праздного, неопытного сердца. Это не любовь, а только предчувствие любви.
Этот голос когда-нибудь раздастся, но так сильно, так страстно зазвучит, таким грянет аккордом, что весь мир встрепенется вокруг. Не станет это чувство пробираться тихо как ручей, с едва слышным журчанием.
Объяснение:
Обломов был в том состоянии, когда человек только чтопроводил глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, и думая о возвращении назавтра тепла и света.
Он наслаждался, он был счастлив, он любил.
Однако наутро Обломов встал бледный и мрачный; на лице следы бессонницы; лоб весь в морщинах; в глазах ни огня, ни желаний. Гордость, веселый, бодрый взгляд, энергичная торопливость движений - все пропало.
Он вяло, скучая, напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу и, задумчиво закурив сигарету, опустился на диван. Его не тянуло к подушке, однако ж он на неё облокотился - признак, намекавший на прежние наклонности. Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечом, сокрушенно качал головой: в нем шла внутренняя, сильная работа. Образ Ольги был словно бы вдали, в тумане, как чужой ему.
Часто случается так: засыпаешь в тихий безоблачный вечер и думаешь: "как завтра будет хорошо"; а просыпаешься от непрерывного шороха и шёпота дождя, от мелькания серых печальных облаков; холодно, сыро, тяжело.
Слова Ольги - это обман, обман её сердца, лукавый шёпот, ещё не любившего, праздного, неопытного сердца. Это не любовь, а только предчувствие любви.
Этот голос когда-нибудь раздастся, но так сильно, так страстно зазвучит, таким грянет аккордом, что весь мир встрепенется вокруг. Не станет это чувство пробираться тихо как ручей, с едва слышным журчанием.