Сизложением надо сжать его от 70-100 слов в глубине грузии есть местечко гелати. здесь курятся сизой растительностью склоны гор и по белым развалинам старой академии, в которой, по преданию, учился гениальный певец этой земли шота руставели, ползут и переплетаются бечевки мелколистного растения с могильно-черными , которые даже птицы не клюют. здесь же стоит тихий и древний собор с потускневшим от времени крестом на маковице. собор, воздвигнутый еще давидом-строителем в далекие и непостижимые, как небесное пространство, времена. все замерло и остановилось в гелати. работает лишь время, оставляя свои невеселые меты на творениях рук человеческих. вот дарница — огромное деревянное дупло, куда правоверные, приходившие поклониться богу и памяти зодчих, складывали дары свои: хлебы, фрукты, кусочек сушеного мяса или козьего сыра. в чистом и высоком небе качался купол собора с крестом, а неподалеку совсем по-российски, беззаботно пел жаворонок, трещали кузнечики в бурьяне да заливались синицы в одичалом лесу. медленно и тихо ступил я в собор. он был темен от копоти. с высокого купола по стенам собора скатывались тяжелые серые потеки. в разрывах черной копоти, в извилинах нержавеющих потеков виднелись клочки фресок. и то проступал скорбный глаз пресвятой матери-богородицы, то окровавленная нога распятого то лоскут святой одежды, поражающий чистотою красок. мне объяснили: по дикому обычаю завоеватели-монголы в каждой православной церкви устраивали конюшни и разводили костры. но царь давид ставил собор на века, и меж кровлей купола по его велению была налита прослойка свинца. от монгольских костров свинец расплавился, и потоки его обрушились на головы чужеземных завоевателей. они бежали из гелати в панике, считая, что их карающим дождем облил православный бог. грузины сохраняют собор в том виде, каким покинули его ужаснувшиеся завоеватели. печально сердце гелатского собора, хмур и обветрен лик его, вечна и скорбна тишина в нем. память темным и холодным крылом опахивает здесь человеческое сердце. совсем уж тихо, с опущенной головой покинул я оскверненный, но не убитый храм и теперь только заметил у входа в собор массивную гранитную плиту, уже сношенную ногами людей. ' на белой, грубо тесанной плите вязь причудливой грузинской письменности. иные буквы и слова уже стерты ступнями человеческими. но грузины наизусть знают надпись над прахом давида-строителя и охотно переводят ее, не забывая упомянуть при этом, что грузинский царь на сколько-то сантиметров выше петра великого, и потому так огромна плита на могиле его. на плите остался завет творца: «пусть каждый, входящий в этот храм, наступит на сердце мое, чтобы слышал я боль »
Здесь же стоит тихий и древний собор, воздвигнутый Давидом-строителем в далекие времена.
Вот дарница — огромное деревянное дупло, куда люди складывали дары свои. В чистом и высоком небе качался купол собора с крестом.
Медленно и тихо ступил я в темный собор. С высокого купола по стенам собора скатывались тяжелые серые потеки, виднелись клочки фресок, проступал скорбный глаз пресвятой Матери-Богородицы, окровавленная нога распятого
По дикому обычаю завоеватели-монголы в каждой православной церкви устраивали конюшни и разводили костры. Но царь Давид ставил собор на века, и меж кровлей купола была налита прослойка свинца. От монгольских костров свинец расплавился, и потоки его обрушились на головы чужеземных завоевателей. Они бежали из Гелати в панике. Грузины сохранили собор в том же виде.
Совсем тихо покинул я оскверненный храм. Теперь заметил у входа в собор массивную гранитную плиту, уже сношенную ногами людей. Но грузины наизусть знают надпись над прахом Давида-строителя: "Пусть каждый, входящий в этот храм, наступит на сердце мое, чтобы слышал я боль его..."