И старые, и молодые, и дети, и взрослые. Чьи только губы его не касались. Тонкие и изящные губы прекрасной женщины... грубые и угловатые - мужчины - работяги. Маленькие и пухлые уста пятилетнего малыша... дряблые и морщинистые губы старика - пенсионера. Вульгарные, измазанные толстым слоем ярко-красной помады, губы девушки древнейшей профессии... губы молодого преподавателя, произносящего только приятные слова. Разбитые, и много раз заживающие губы местного криминального "братка"... обычные и ничем ни примечательные губы обычного, и ничем ни примечательного человека. Сколько их было? Всех и не упомнишь. Все они целовали его граненое чело.
А какие только руки его не брали?
Корявые, узловатые, сухие, изящные, детские, маленькие, большие, огромные. С накрашенными длинными ногтями, с обгрызанными, с желтыми от табака, с новомодными нарощенными, с аккуратным маникюром, или наспех заточенные пилочкой. Сколько их было? Всех и не упомнишь. Все они приподнимали его граненые бока.
А за что и по какому поводу его только не поднимали?
И за здоровье, и за счастье, и за удачу, и за "пусть умрут все наши враги", и за любовь, и за "сыгранный мизер", и за приход, и "на посошок", и просто так, за встречу! Все и не упомнишь.
А что только из него не пили?
И ликер, и брэнди, и яблочный сок, и терпкое вино. Хорошую водку, и так-себе коньяк. "Колу" и "Миргородскую". "Кровавую Мэри" и дорогое шампанское. Все и не упомнишь. Все эти напитки он чувствовал своими гранеными внутренностями.
Он всем им всегда был верен. Он был надежным другом, был, что называется под рукой. И в радости, и в горе. В минуты отчаяния и в моменты славы, в моменты озарения, и просто так, по будням. Был идеальным слушателем. Да, он мог слушать днями напролет.
Он прожил славную жизнь. Долгую. Переходя из рук в руки, из поколения в поколение, как некая реликвия. Он достойно жил, и так же достойно умер. Вернее погиб. Стаканы не умирают. Он достойно погиб...
Он не треснул от того, что в него по ошибке, после ледяного напитка, залилил кипяток. Его не вышвырнули в окно пятого этажа - о, это ужасная смерть. И что еще хуже, (эта участь его миновала) не стали использовать не по назначению: наливать воду и опускать в него какой-то безвкусный букетик. Это хуже чем смерть. При жизни стать вазой, а не стаканом! Его также не убрали в темный угол кухонного шкафа за кучей ненужной посуды, найдя более современную и модную замену. Нет. Упаси, Бог. Его ценили. Говорили, что он дорог, как память...
Он погиб достойно. Его случайно зацепили рукой, когда он стоял на ПРАЗДНИЧНОМ столе. Он со звоном разлетелся на миллионы осколков, успев спеть свою прощальную песню...
( - ПРОЩАЙТЕ!)
... и упокоившись на персидском ковре.
- Ах, как жаль, дорогой. Я знаю, это был твой любимый стакан еще с детства.
- Да, чертовски жаль... Он был нашей семейной реликвией, что-то наподобие талисмана...
Вот о чем я. Вот, вот она достойная гибель для любого стакана.
Достойная гибель...
Это была его последняя мысль. После этого последний стеклянный осколок мирно перевернулся заостренной гранью вниз, чтобы о него никто не порезался, и затих...
Стакан: И кто только из него не пил?
И старые, и молодые, и дети, и взрослые. Чьи только губы его не касались. Тонкие и изящные губы прекрасной женщины... грубые и угловатые - мужчины - работяги. Маленькие и пухлые уста пятилетнего малыша... дряблые и морщинистые губы старика - пенсионера. Вульгарные, измазанные толстым слоем ярко-красной помады, губы девушки древнейшей профессии... губы молодого преподавателя, произносящего только приятные слова. Разбитые, и много раз заживающие губы местного криминального "братка"... обычные и ничем ни примечательные губы обычного, и ничем ни примечательного человека. Сколько их было? Всех и не упомнишь. Все они целовали его граненое чело.
А какие только руки его не брали?
Корявые, узловатые, сухие, изящные, детские, маленькие, большие, огромные. С накрашенными длинными ногтями, с обгрызанными, с желтыми от табака, с новомодными нарощенными, с аккуратным маникюром, или наспех заточенные пилочкой. Сколько их было? Всех и не упомнишь. Все они приподнимали его граненые бока.
А за что и по какому поводу его только не поднимали?
И за здоровье, и за счастье, и за удачу, и за "пусть умрут все наши враги", и за любовь, и за "сыгранный мизер", и за приход, и "на посошок", и просто так, за встречу! Все и не упомнишь.
А что только из него не пили?
И ликер, и брэнди, и яблочный сок, и терпкое вино. Хорошую водку, и так-себе коньяк. "Колу" и "Миргородскую". "Кровавую Мэри" и дорогое шампанское. Все и не упомнишь. Все эти напитки он чувствовал своими гранеными внутренностями.
Он всем им всегда был верен. Он был надежным другом, был, что называется под рукой. И в радости, и в горе. В минуты отчаяния и в моменты славы, в моменты озарения, и просто так, по будням. Был идеальным слушателем. Да, он мог слушать днями напролет.
Он прожил славную жизнь. Долгую. Переходя из рук в руки, из поколения в поколение, как некая реликвия. Он достойно жил, и так же достойно умер. Вернее погиб. Стаканы не умирают. Он достойно погиб...
Он не треснул от того, что в него по ошибке, после ледяного напитка, залилил кипяток. Его не вышвырнули в окно пятого этажа - о, это ужасная смерть. И что еще хуже, (эта участь его миновала) не стали использовать не по назначению: наливать воду и опускать в него какой-то безвкусный букетик. Это хуже чем смерть. При жизни стать вазой, а не стаканом! Его также не убрали в темный угол кухонного шкафа за кучей ненужной посуды, найдя более современную и модную замену. Нет. Упаси, Бог. Его ценили. Говорили, что он дорог, как память...
Он погиб достойно. Его случайно зацепили рукой, когда он стоял на ПРАЗДНИЧНОМ столе. Он со звоном разлетелся на миллионы осколков, успев спеть свою прощальную песню...
( - ПРОЩАЙТЕ!)
... и упокоившись на персидском ковре.
- Ах, как жаль, дорогой. Я знаю, это был твой любимый стакан еще с детства.
- Да, чертовски жаль... Он был нашей семейной реликвией, что-то наподобие талисмана...
Вот о чем я. Вот, вот она достойная гибель для любого стакана.
Достойная гибель...
Это была его последняя мысль. После этого последний стеклянный осколок мирно перевернулся заостренной гранью вниз, чтобы о него никто не порезался, и затих...
- Не переживай, дорогой, это на счастье!..