Ночью все замирает, а звуки усиливаются. Живя в многоэтажке, можно наблюдать за городком. Открыв старенькие окна в комнате матери и отца, можно вдохнуть полной грудью и ощутить этот странный запах сырости, знакомый с детства. Присев на подоконник, можно смотреть на проходящих мимо людей, как король или королева смотрят на свой народ, и слегка улыбнуться, но только на пару секунд, а потом снова окунуться в привычные раздумья. Где-то внизу, на лавочке, разлегся котик. Его освещает единственный работающий фонарь; за котом было интересно наблюдать: сначала он тихо сидел, а потом замер — и соскочил, и ушел куда-то. Мрачное, слепое место. Из-под сумеречных облаков выглядывала луна, безмолвная хранительница, следящая за порядком, тишина гуляла где-то высоко, затыкая рты любым звукам. Звенящая она застревала в барабанных перепонках. Мир был будто окутан тишиной. Ночная тьма раскрывала свои лучшие краски. Природа еще не уснула, но расслабилась, медленно угасала — ей некуда спешить. В темноте были еле видны контуры домов, расплывающихся в густой бархатной синеве.
Ночью все замирает, а звуки усиливаются. Живя в многоэтажке, можно наблюдать за городком. Открыв старенькие окна в комнате матери и отца, можно вдохнуть полной грудью и ощутить этот странный запах сырости, знакомый с детства. Присев на подоконник, можно смотреть на проходящих мимо людей, как король или королева смотрят на свой народ, и слегка улыбнуться, но только на пару секунд, а потом снова окунуться в привычные раздумья. Где-то внизу, на лавочке, разлегся котик. Его освещает единственный работающий фонарь; за котом было интересно наблюдать: сначала он тихо сидел, а потом замер — и соскочил, и ушел куда-то. Мрачное, слепое место. Из-под сумеречных облаков выглядывала луна, безмолвная хранительница, следящая за порядком, тишина гуляла где-то высоко, затыкая рты любым звукам. Звенящая она застревала в барабанных перепонках. Мир был будто окутан тишиной. Ночная тьма раскрывала свои лучшие краски. Природа еще не уснула, но расслабилась, медленно угасала — ей некуда спешить. В темноте были еле видны контуры домов, расплывающихся в густой бархатной синеве.
Ночью все замирает, а звуки усиливаются.
Живя в многоэтажке, можно наблюдать за городком. Открыв старенькие окна в комнате матери и отца, можно вдохнуть полной грудью и ощутить этот странный запах сырости, знакомый с детства. Присев на подоконник, можно смотреть на проходящих мимо людей, как король или королева смотрят на свой народ, и слегка улыбнуться, но только на пару секунд, а потом снова окунуться в привычные раздумья.
Где-то внизу, на лавочке, разлегся котик. Его освещает единственный работающий фонарь; за котом было интересно наблюдать: сначала он тихо сидел, а потом замер — и соскочил, и ушел куда-то.
Мрачное, слепое место. Из-под сумеречных облаков выглядывала луна, безмолвная хранительница, следящая за порядком, тишина гуляла где-то высоко, затыкая рты любым звукам. Звенящая она застревала в барабанных перепонках. Мир был будто окутан тишиной. Ночная тьма раскрывала свои лучшие краски. Природа еще не уснула, но расслабилась, медленно угасала — ей некуда спешить. В темноте были еле видны контуры домов, расплывающихся в густой бархатной синеве.
Ночью все замирает, а звуки усиливаются.
Живя в многоэтажке, можно наблюдать за городком. Открыв старенькие окна в комнате матери и отца, можно вдохнуть полной грудью и ощутить этот странный запах сырости, знакомый с детства. Присев на подоконник, можно смотреть на проходящих мимо людей, как король или королева смотрят на свой народ, и слегка улыбнуться, но только на пару секунд, а потом снова окунуться в привычные раздумья.
Где-то внизу, на лавочке, разлегся котик. Его освещает единственный работающий фонарь; за котом было интересно наблюдать: сначала он тихо сидел, а потом замер — и соскочил, и ушел куда-то.
Мрачное, слепое место. Из-под сумеречных облаков выглядывала луна, безмолвная хранительница, следящая за порядком, тишина гуляла где-то высоко, затыкая рты любым звукам. Звенящая она застревала в барабанных перепонках. Мир был будто окутан тишиной. Ночная тьма раскрывала свои лучшие краски. Природа еще не уснула, но расслабилась, медленно угасала — ей некуда спешить. В темноте были еле видны контуры домов, расплывающихся в густой бархатной синеве.