СОСТАВИТЬ СЛОЖНЫЙ ПЛАН,
Звено истребителей под командой лейтенанта Мересьева вылетело сопровождать ИЛы, отправлявшиеся на штурмовку вражеского аэродрома. Неожиданно вынырнув из-за зубцов сизой лесной гряды, они понеслись над тяжелыми тушами бомбардировщиков, поливая их из пушек и пулеметов свинцом и сталью, забрасывая хвостатыми снарядами. На другой стороне аэродрома сорвался в воздух «юнкерс». Алексей погнался за ним. Атаковал — и неудачно. Его огневые трассы скользнули поверх медленно набиравшей высоту машины. Выжимая всю скорость из своего «ишачка», Алексей бросился на врага с фланга. Он атаковал немца по всем правилам. Серое тело вражеской машины было отчетливо видно в паутинном крестике прицела, когда он нажимал гашетку. Но тот спокойно скользнул мимо. Промаха быть не могло. Цель была близка и виднелась на редкость отчетливо. «Боеприпасы!» — догадался Алексей, чувствуя, что спина сразу покрылась холодным потом. Зарядные коробки были пусты: гоняясь за «ломовиками», он расстрелял весь боекомплект. Но враг-то не знал об этом! Алексей решил безоружным втесаться в кутерьму боя, чтобы хоть численно улучшить соотношение сил. Он ошибся. На истребителе, который он так неудачно атаковал, сидел опытный и наблюдательный летчик. Немец заметил, что машина безоружна, и отдал приказ своим коллегам. Четыре «мессершмитта», выйдя из боя, обложили Алексея с боков, зажали сверху и снизу и, диктуя ему путь пулевыми трассами, отчетливо видными в голубом и прозрачном воздухе, взяли его в двойные «клещи».
Случилось странное, почти невероятное. Сапоги были не сшиты, а построены давно великим архитектором, сапожником Романом Петровым пьяницей неимоверным, но и мастером каких больше не осталось. И вот сапоги Романовой работы кончились.
Не то, чтобы кончились они совсем нежданно. Нет, признаки грозящей им старости намечались раньше и не один раз. Три пары каблуков и две подошвы переменил на них Николай.
А как это случилось неизвестно...
Снес их к сапожнику Романову наследнику, но наследнику. ни таланта, а мастерской. Тот как увидал поднеся к свету сразу сказал, что больше чинить не чего, кожа не выдержит. Николай и сам видел это и ни какой особенной надежды не питал.