Сжать изложение опухшая, укутанная с головы до ног женщина сидела на скомканном ворохе тряпья, прикрыв глаза и покачиваясь. огромная пустая комната напоминала склеп. отовсюду тянуло холодом, сыростью и мраком. так жили тогда ленинградцы. женщина давно послала за хлебным пайком семилетнего сынишку,
и минуты теперь казались вечностью. - боже мой, - застонала женщина, - как долго его нет! она поднялась и пошатнулась. - не дойду. но выпрямилась и поплелась к двери. на улице сразу увидела, что у сына отнимают хлеб. отнимал тоже мальчик, чуть постарше. - сынок, - закричала мать, - не отдавай! а
мальчишки повалились в грязный, заляпанный снегом и продолжали драться из-за хлеба. она собрала все остатки сил и поспешила на , взмахивая руками и спотыкаясь. через несколько шагов она упала. - не отдавай! – снова закричала мать, - ты ешь! ешь! мимо тащились безмолвные, обессиленные люди. кто-то
подошёл и разнял . а мать всё кричала и кричала. но кричала всё тише и тише, пока не замолкла совсем… вот, собственно, и вся , рассказанная мне однажды знакомым ленинградцем. в день смерти матери собирает он родных и близких и торжественно ставит посреди стола свежий, дышащий каравай. прицелясь
взглядом, он отсекает горбушку и режет её на крошечные блокадные дольки. режет медленно, бережно, свято. и первая долька, первый душистый ломтик достаётся теперь непременно иринушке, пока ещё единственной его внучке. иринушкой звалась и его мать… ириной алексеевной.
больная женщина сидела на ворохе трепья, прикрыв глаза и покачивалась. Комната где она сидела напоминала склеп, в комнате было холодно и сыро.так жили тогда ленинградцы. Женщина давно уже послала 7-го сынишку, и минута теперь казалась вечностью.Боже мой застонала женщина-как долго его нет. она встала и подшатнулась не дойду.она увидела что у сына отнимают хлеб у него отнемал мальчик чуть постарше.сынок закричала мать не отдавай