За крайней избой степной деревушки пропадала во ржи дорога к городу. Среди уходившего к горизонту моря колосьев стояла развесистая плакучая береза. Глубокие колеи дороги зарастали травой, береза была искривлена степным ветром. Шелковисто-зеленое, белоствольное дерево в золотых хлебах!
Осень, светлая и тихая, приходила так мирно и спокойно, что казалось, будто конца не будет ясным дням.
Она делала дали нежно-голубыми, небо чистым и кротким. Тогда можно было различить самый отдаленный курган в степи, на открытой и просторной равнине желтого жнивья. Осень убирала и березу в золотой убор. А береза радовалась и не замечала, как недолговечен этот убор, как листок за листком осыпается он.
Очарованная осенью, она была счастлива и вся сияла, озаренная снизу отсветом листьев. А радужные паутинки летали возле нее в блеске солнца, тихо садились на сухое жнивье. И народ называл их красиво и нежно — «пряжей Богородицы».
Объяснение:
За крайней избой степной деревушки пропадала во ржи дорога к городу. Среди уходившего к горизонту моря колосьев стояла развесистая плакучая береза. Глубокие колеи дороги зарастали травой, береза была искривлена степным ветром. Шелковисто-зеленое, белоствольное дерево в золотых хлебах!
Осень, светлая и тихая, приходила так мирно и спокойно, что казалось, будто конца не будет ясным дням.
Она делала дали нежно-голубыми, небо чистым и кротким. Тогда можно было различить самый отдаленный курган в степи, на открытой и просторной равнине желтого жнивья. Осень убирала и березу в золотой убор. А береза радовалась и не замечала, как недолговечен этот убор, как листок за листком осыпается он.
Очарованная осенью, она была счастлива и вся сияла, озаренная снизу отсветом листьев. А радужные паутинки летали возле нее в блеске солнца, тихо садились на сухое жнивье. И народ называл их красиво и нежно — «пряжей Богородицы».