Я никогда еще не видал, чтобы большие плакали, и не понимал слов, неоднократно сказанных бабушкой.
Я спрятался в темный угол за сундук и оттуда смотрел, как мать извивается по полу, охая и скрипя зубами, а бабушка, ползая вокруг, говорит ласково и радостно
Я стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца.
Мне кажется, что она боится матери.
Я рассказал матросу, как зарыли живых лягушек, хороня отца.
Я уже знал, что это — пароход, и не испугался, а матрос торопливо опустил меня на пол и бросился вон.
Было ясно, что все уходят с парохода, — значит, и мне нужно уходить.
Ну, ино не спи, — тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною, лежала мать.
Я никогда еще не видал, чтобы большие плакали, и не понимал слов, неоднократно сказанных бабушкой.
Я спрятался в темный угол за сундук и оттуда смотрел, как мать извивается по полу, охая и скрипя зубами, а бабушка, ползая вокруг, говорит ласково и радостно
Я стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца.
Мне кажется, что она боится матери.
Я рассказал матросу, как зарыли живых лягушек, хороня отца.
Я уже знал, что это — пароход, и не испугался, а матрос торопливо опустил меня на пол и бросился вон.
Было ясно, что все уходят с парохода, — значит, и мне нужно уходить.
Ну, ино не спи, — тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною, лежала мать.