Тут ужас до того овладел Берлиозом , что он закрыл глаза.
.А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..
Прокуратор был как каменный , потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Дело в том,что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму.
Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя.
Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич.
Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен и ответил
Под звуки фокстрота он сделал круг, а затем испустил победный вопль, от чего велосипед поднялся на дыбы.
Наконец, прикатил малютка лет восьми со старческим лицом и зашнырял между взрослыми на крошечной двухколеске, к которой был приделан громадный автомобильный гудок.
Единственным человеком, которого ни в коей мере не интересовали чудеса велосипедной техники семьи Джулли, был Григорий Данилович Римский.
Римскому было известно, куда он ушел, но он ушел и... не пришел обратно!
В десять же, совершив над собою форменное насилие, Римский снял трубку с аппарата и тут убедился в том, что телефон его мертв.
В то время, как над головой финдиректора вспыхнула и замигала красная лампочка, возвещая начало антракта, вошел курьер и сообщил, что приехал иностранный артист.
В большую уборную из коридора, где уже трещали сигнальные звонки, под разными предлогами заглядывали любопытные.
Весьма принужденно и сухо Григорий Данилович осведомился у свалившегося ему на голову клетчатого о том, где аппаратура артиста.
Тут ужас до того овладел Берлиозом , что он закрыл глаза.
.А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..
Прокуратор был как каменный , потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Дело в том,что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму.
Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя.
Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич.
Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен и ответил
Под звуки фокстрота он сделал круг, а затем испустил победный вопль, от чего велосипед поднялся на дыбы.
Наконец, прикатил малютка лет восьми со старческим лицом и зашнырял между взрослыми на крошечной двухколеске, к которой был приделан громадный автомобильный гудок.
Единственным человеком, которого ни в коей мере не интересовали чудеса велосипедной техники семьи Джулли, был Григорий Данилович Римский.
Римскому было известно, куда он ушел, но он ушел и... не пришел обратно!
В десять же, совершив над собою форменное насилие, Римский снял трубку с аппарата и тут убедился в том, что телефон его мертв.
В то время, как над головой финдиректора вспыхнула и замигала красная лампочка, возвещая начало антракта, вошел курьер и сообщил, что приехал иностранный артист.
В большую уборную из коридора, где уже трещали сигнальные звонки, под разными предлогами заглядывали любопытные.
Весьма принужденно и сухо Григорий Данилович осведомился у свалившегося ему на голову клетчатого о том, где аппаратура артиста.