В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла.
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность.
Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый.
А как тому два года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет не отправилась.
Я тебя, старого пса! пошлю свиней пасти за утайку правды и потворство к молодому человеку.
Да Андрюха, земский, посадил, вишь, их в колодки и хочет везти к батюшке-государю.
Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всем околотке.
Я, как офицер и дворянин, ни в какую службу к Пугачёву вступить не могу.
В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла.
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность.
Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый.
А как тому два года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет не отправилась.
Я тебя, старого пса! пошлю свиней пасти за утайку правды и потворство к молодому человеку.
Да Андрюха, земский, посадил, вишь, их в колодки и хочет везти к батюшке-государю.
Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всем околотке.
Я, как офицер и дворянин, ни в какую службу к Пугачёву вступить не могу.