6. Позначити речення, у якому однорідні члени поєднуються парними сполучниками:
А) Заздрощі шкодять не так комусь,як самому заздріснику.
Б) Агора клекотала, й вирувала, й дихала одними велетенськими
грудьми.
В) Риба з моря – не тільки користь, улюблена їжа, а й утіха для ока.
Г) Агора – це життя, а ще й провість на врожай, чутки про війну,
мудра бесіда філософа.
В певні моменти розвитку суспільства, його культури, його мови виникає питання про ставлення до запозичень, який під пером або в устах тих, хто це питання піднімає, формулюється зазвичай як твердження про непотрібності запозичень. Одна з ранніх спалахів таких пуристических (лат. purus - 'чистий') настроїв припадає на початок ХІХ століття. Найбільш яскрава фігура табору пуристів - адмірал А.С. Шишков. Вперше свою точку зору з щодо запозичення він виклав у "Міркуванні про старому і новому складі російського мови" (1803). Шишков наполягав на тому, що "читання книг на природному мовою", під яким він розумів церковнослов'янська, "є єдиний шлях... веде в храм словесності". Однак, вважаючи звернення до старовинного мові основним шляхом збагачення сучасного літературної мови, Шишков не міг не бачити, що в цьому старовинному мові немає дуже багато для найменування нових понять. Тому він змушений був складати "русскообразные" неологізми типу тихогром (заміна слова фортепіано), шаропех (заміна слова кий), шарокат (замість більярд), які його справедливо сприймалися сучасниками як курйози*. Пізніше затятим противником запозичень виступив автор "Толкового словаря живого великоросійського мови"В.І. Даль. Представивши у своєму словнику і ту запозичену лексику, яка увійшла у вжиток з 1820 по 1850 рік, Даль намагався пояснити її російськими словами, серед яких безліч простонародних і діалектних, до того ж нерідко узкодиалектных, або складеними їм на російський манер словами. Наприклад: горизонт - овидь, озóр, зáвесь, закрий; кокетувати - підлещуватися, догоджати, упадати, спокушати, умильничать, церемонитися, миловзорить, хорошиться, казóтиться, пичужить та ін; гримаса - рожа, изличье, кривляння, пожимка, рожекорча та ін; візаві - пара, дружка, прóтивень в танцях.
Це переконання в можливості заміни міцно увійшла в вживання іншомовної лексики словами, подібними шишковским шаропехам і далівським пожимкам і овидиям, дожила до наших днів. Так, один з героїв роману Солженіцина "У колі першому" принципово виражається наступним чином: обчислювач (замість математик), увінчаний прислужник (замість дипломований лакей), посилене невіра (замість скептицизм), ошарие (замість сфера), мракобіс, попятник (замість реакционер), загальний огляд на шляхи підходу до роботи (замість методика) і т.д.
Продовження...
Він мав в ікнці вижити і почати життя заново тобто не сам а з друзями і батьками.Не дивлячись на всі перешкоди рухався вперед.І зрозумів сенс життя.
Кінець твору
И она со всей силы ударила Федю по голове. Федя аж упал на одно колено и закрыл руками голову. Мать снова хотела ударить его.
— Минуточку, Іванихо! — остановил ее отец Толин и поднял Федю.
— Встань... Ждите, Іванихо... Я хочу спросить его... Федько, я верю тебе, я знаю, что ты никогда не врешь, не ври и теперь: говори, ты потащил Толю на реку?
Федя трясся, колени ему согнулись и хилитались на все стороны. Он молчал.
— Говори же, падлюко! — торсонула его мать.
Федя глянул на Толю,— то большими, полными страха и тоски глазами смотрел прямо на него. Слезы текли ему по щекам и останавливались в уголках рта. Толя машинально слизывал их языком и все смотрел на Федю с ожиданием чего-то страшного.
— Ну, говори же, Федьку! — нетерпеливо сказал отец Толин.
Федя отвел глаза от Толи, наклонился и тихо сказал:
— Повел...
— И толкнул его на лед?
— Пихнул...
— Паршивець же ты! — крикнул Толин отец и сильно хляснув Федю по лицу. А потом вернулся к Федькової матери и сказал:
— Надеюсь, что на этот раз муж ваш накажет его, как следует... Иначе, лучше очистите мне кватирю.
Феде снова упала с головы шапка, как ударил его Толин отец. Он поднял ее и посмотрел на Толю. Но Толя прижимался к матери, которая радовала уже и жалела его.
А вечером, когда должен был прийти отец Федькив с работы, Федя кашлял и облизывал горячие губы. Ему было ужасно жарко.
— Ага, бухикаєш, кашляешь, идоле? — обзивалась от печи мать.— Подожди, подожди, возьмет тебя черт... Вот еще пусть отец придет и погріє еще ремінем. Что, есть жар?
— Есть...—тихо ответил Федя, а сам присматривался, как в глазах его стояли странные желтые и зеленые пятна.
Когда отец пришел и мать стала ему рассказывать, Феде в глазах уже было совсем желто и голова была страшно тяжелая и горячая; была такая тяжелая, что нельзя было держать ее на плечах и хотелось положить или на стол, или на землю, или хоть в печь — чтобы положить.
Мать говорила, но Федя даже не слушал и не помнил уже ничего. Он только, как сквозь сон, видел, что папуля чего-то ужасно стал злой, такой злой, что аж говорить не мог и только хватался то за горло, то за ремень.
Потом Федю положили на стул и били уже, как следует. Но Федя и на этот раз даже не вскрикнул. Только, как отец пустил на мент руку, которой держал его, Федя упал наземь и не рушався.
— Встава-ай!! — ревнув отец и потянул сына за руку; но рука была такая горячая, а лицо сына было такое удивительно спокойное, что отец бросил ремень и наклонился к Феде. Федя уже ничего не слышал и не видел.
А через три дня он лежал мертвый. Раза два он приходил в сознание, спрашивал, били ли Толя, что-то бормотал и вновь падал без сознания. Я в обмороке кого-то просил, кому-то грозил и все чего-то допытывался у Толи.
Отец и мать не одходили от его постели, дрожали и молча боролись со смертью. Но смерть победила.
На четвертый день Федю хоронили. На кладбище шли ребята со всех соседних улиц. Спірка, Степка и Гаврик плакали навзрыд.
А Толя тихонько выглядывал из окна. Мама ему строго приказала не выходить до уличных ребят.
А ему было интересно посмотреть, как будут хоронить Федька-оборванца.
Когда Федькова гроб скрылись за углом улицы и уже не было никого видно, Толя отошел от окна, перекрутивсь на одной ноге и побежал играть с чижиком.
Этого чижика он сказал Федьковій матери отдать ему, потому что он его выиграл у Феди.