Мазепа погодився «знов привести Малоросію у польське підданство» задля «отримання руки княгині Дульської». За твердженням автора першого багатотомного ґрунтовного дослідження життя й діяльності Петра І Івана Голікова, прихильники польського короля Станіслава Лещинського, ставленика шведського монарха Карла ХІІ, уклали з Мазепою договір, згідно з яким «Мазепа доставить у підданство Польське Малоросію, як вона була перед тим, за що йому... 3) сполучатися зі згаданою княгинею шлюбом». Про матримоніальні мотиви у стосунках між гетьманом і княгинею свідчив під час допиту росіянами й небіж Мазепи — Андрій Войнаровський: «Він бачився... з княгинею Дольською... Вона й намовила його, аби бути в підданстві по-старому в поляків, обіцяла всіляку милість та ласку від Станіслава. A ще говорила йому, що сама хоче за нього вийти заміж».
Відповідь: Нет в истории императорской России фигуры столь незаслуженно оклеветанной в глазах современников и потомков, как император Пётр Фёдорович, более известный нам как Пётр III. Клеветать на государя начали ещё при его жизни — очень уж многим не понравилось вступление на престол законного монарха после тридцатилетнего «царства женщин», и не просто женщин, а правительниц, вознесённых на престол удалыми гвардейцами. Новый государь получил власть и по праву рождения, и по действовавшему тогда закону о престолонаследии и повёл себя совсем по-другому. Непривычно для многих. Разучились верхи русского общества выполнять долг верноподданных, считаться с монаршей волей.
После переворота, или, как его тогда называли, «революции», 1762 года, когда у власти оказалась и вовсе никаких прав на престол не имевшая неверная супруга государя, клевета и вовсе потекла широким потоком. Только ею и могли оправдаться те, кто лишил законного императора престола, а потом и жизни. Только создав образ человека не просто не пригодного для трона, но и опасного для страны в случае его пребывания у власти, можно было убедить всех и вся в необходимости злодеяния. И тут все средства были хороши. И главное, были предприняты шаги, чтобы скрыть правдивую информацию.
Одним из немногих, кто встретил этот вал клеветы со скепсисом и недоверием и попытался найти хоть крупицу правды, был сын убитого, цесаревич Павел Петрович. Хотя к моменту переворота ему было уже семь лет, мальчик мало видел отца. Сначала названная бабушка — императрица Елизавета — забрала его от родителей, потом вступивший на престол отец был слишком занят государственными делами, да и мать стремилась отвратить его от отца…
И всё же мальчик, а потом и юноша, Павел питал стойкий интерес и уважение к отцу. Что стояло за этим — детские отрывочные воспоминания о мгновениях отцовской ласки или стремление выразить своё негативное отношение к матери, бог весть. Но если бы Павел Петрович процарствовал дольше, то, возможно, в нашей историографии появился бы и другой взгляд на личность и деятельность Петра III, отличный от екатерининского.
Но Павел I сам стал жертвой заговора и последующей клеветы. А его любовь и интерес к отцу стали толковаться как признак его собственной неадекватности.
Відповідь:
Пояснення:
Мазепа погодився «знов привести Малоросію у польське підданство» задля «отримання руки княгині Дульської». За твердженням автора першого багатотомного ґрунтовного дослідження життя й діяльності Петра І Івана Голікова, прихильники польського короля Станіслава Лещинського, ставленика шведського монарха Карла ХІІ, уклали з Мазепою договір, згідно з яким «Мазепа доставить у підданство Польське Малоросію, як вона була перед тим, за що йому... 3) сполучатися зі згаданою княгинею шлюбом». Про матримоніальні мотиви у стосунках між гетьманом і княгинею свідчив під час допиту росіянами й небіж Мазепи — Андрій Войнаровський: «Він бачився... з княгинею Дольською... Вона й намовила його, аби бути в підданстві по-старому в поляків, обіцяла всіляку милість та ласку від Станіслава. A ще говорила йому, що сама хоче за нього вийти заміж».
Відповідь: Нет в истории императорской России фигуры столь незаслуженно оклеветанной в глазах современников и потомков, как император Пётр Фёдорович, более известный нам как Пётр III. Клеветать на государя начали ещё при его жизни — очень уж многим не понравилось вступление на престол законного монарха после тридцатилетнего «царства женщин», и не просто женщин, а правительниц, вознесённых на престол удалыми гвардейцами. Новый государь получил власть и по праву рождения, и по действовавшему тогда закону о престолонаследии и повёл себя совсем по-другому. Непривычно для многих. Разучились верхи русского общества выполнять долг верноподданных, считаться с монаршей волей.
После переворота, или, как его тогда называли, «революции», 1762 года, когда у власти оказалась и вовсе никаких прав на престол не имевшая неверная супруга государя, клевета и вовсе потекла широким потоком. Только ею и могли оправдаться те, кто лишил законного императора престола, а потом и жизни. Только создав образ человека не просто не пригодного для трона, но и опасного для страны в случае его пребывания у власти, можно было убедить всех и вся в необходимости злодеяния. И тут все средства были хороши. И главное, были предприняты шаги, чтобы скрыть правдивую информацию.
Одним из немногих, кто встретил этот вал клеветы со скепсисом и недоверием и попытался найти хоть крупицу правды, был сын убитого, цесаревич Павел Петрович. Хотя к моменту переворота ему было уже семь лет, мальчик мало видел отца. Сначала названная бабушка — императрица Елизавета — забрала его от родителей, потом вступивший на престол отец был слишком занят государственными делами, да и мать стремилась отвратить его от отца…
И всё же мальчик, а потом и юноша, Павел питал стойкий интерес и уважение к отцу. Что стояло за этим — детские отрывочные воспоминания о мгновениях отцовской ласки или стремление выразить своё негативное отношение к матери, бог весть. Но если бы Павел Петрович процарствовал дольше, то, возможно, в нашей историографии появился бы и другой взгляд на личность и деятельность Петра III, отличный от екатерининского.
Но Павел I сам стал жертвой заговора и последующей клеветы. А его любовь и интерес к отцу стали толковаться как признак его собственной неадекватности.