В предреволюционный период главным врагом курса институционализирован- ного православия на конфессиональную унификацию в России становился зарож- дающийся мусульманский национализм. Он нес в себе различные устремления, в том числе модернизаторские по реалиям и потенциям, вливаясь в общий фронт тех сил, которые видели в самоопределении этноконфессиональных общностей не конъюнктурный элемент отдельных политических программ, а жизненный импе- ратив будущей России. Утрата православной ортодоксией стержневого значения в духовной жизни предреволюционной России была связана с провалом ее попыток создать интел- лектуально и эмоционально привлекательные общественные структуры ные не только укрепить собственный статус церкви, но и внести хотя бы подобие действительного единства в опасно дробящийся культурный ландшафт империи. Это проявлялось в следующих чертах православной ортодоксии: а) неумении конструировать новые модели реакции на иное мировоззрение (в частности, му- сульманство), отвечающие духу времени, с его преимущественно толерантной доминантой; б) не адекватно схватывать эмоциональные и онто- логические параметры этого иного, т. е. нехристианских (да и неправославных) форм бытия; в) ее упорным нежеланием признать если не равноценность, то хотя бы право на существование других типов восприятия и толкования иного. Тем самым предельно сужался спектр концептуальных и эвристических возможностей официально-церковного видения как ислама в целом, так и его разноликих пере- плетений с националистическими мировидениями[ 1]. То, что можно назвать, разумеется, весьма условно, «русской православной теорией ислама», оказалось не к изменению и выходу за собственные пределы, к диалогу с иными типами духовности. Правда, представления об исламе — стихийном, необузданном, самодостаточном,— о его противоречиях, трагедиях и победах, о его роли в судьбах всего человечества и особенно России не раз переосмысливались православной церковью и ее искренними охранителями из среды мирян. Но при этом православие и ислам всегда рисовались как части дихотомии, истинная и неистинная вера. Между тем автономизирующиеся от клерикализма светские направления русской историософской мысли, от П. Чаа- даева и А. Хомякова до евразийцев, все более последовательно стремились
