Япония до самых недавних пор казалась страной, одержимой тем, чтобы идти своим собственным путём. В неё долго не допускали европейцев, и даже элементы культуры соседей-азиатов противопоставлялись всему японскому как нечто явно чужое. В изоляции Япония оказывалась без знаний о технических и общественных новшествах и в конце концов серьёзно отстала. Однако так было не всегда, и в самом конце XVI века были все основания полагать, что культурные и торговые контакты с Европой станут постоянными.
В 1542 году к японским берегам подошла китайская джонка. С неё сошли три человека с разноцветными волосами и глазами, одеждах, совершенно непохожих на кимоно, и с узким мечом на боку. Это были португальцы, купцы, потерпевшие кораблекрушение. Помимо мечей у них были с собой аркебузы, которые они, чтобы заинтересовать японцев, показали в действии — и научили, как изготовить такие же.
Любой путь, который открывали португальцы, немедленно становился торговым и немного — миссионерским. В Японию хлынули товары из азиатских стран, лежащих на пути между Португалией и японскими берегами. Довольно скудная, крайне сдержанная до того японская кухня преобразилась. Туда, например, проникли сладости и жареная на масле еда (а вместе с ней и слово «тэмпура» — искажённое tempora, «время»).
Дело было не только в продуктах — раздробленная феодалами Япония вдруг начала процветать. Мастеровые переняли множество заграничных секретов, купцы распродавали привезённые заморские товары, ремесленники принялись объединяться в гильдии. Нельзя сказать, что гильдии — чисто европейское изобретение, но процесс удивительным образом совпал с активностью португальцев в Японии.
Следом за португальцами прибыли испанцы, и с теми и другими — католические миссионеры. Начался процесс, которым в дальних странах португальцы и испанцы предваряли или сопровождали процесс колонизации. Монахи распространяли веру, которая давала чувство общности с европейцами и заодно учила смиряться перед любой властью, какая ни придёт; купцы продавали оружие, которым местные племена перебивали друг друга и благодаря которому местные князья ввязывались в междоусобные войны, соблазнённые возможностью ограбить соседа меньшими усилиями, чем обычно.
Эффект внезапно получился обратный. Японцы тяготели к представлению о сакральности власти, но в несколько ином ключе: что бы ни случилось, даже лишённый власти над страной император считался потомком великой богини Аматэрасу и оставался священной и почитаемой фигурой. На момент, когда в страну прибыли португальцы, Японию и без того раздирала междоусобица, и появление огнестрельного оружия только приблизила закономерный итог.
Во-первых, японцы, наконец, одолели истинных хозяев тех островов, на которые некогда приехали азиаты — бородатых светлокожих айну. Во-вторых, конфликты ожесточились и приближающаяся развязка ускорилась. В Японии появился феодал объединить раздробленную страну и посвятивший этому жизнь. Кто будет считаться правителем захваченных им земель, даже не обсуждалось: конечно, император. Под защитой своего верного вассала, второго человека после главного полубога страны. Защитника звали Ода Нобунага.
Нобунага покровительствовал европейцам, в том числе — миссионерам, европейцы в ответ покровительствовали Нобунаге, щедро делясь с ним военными секретами и засыпая подарками импортного производства — они очень надеялись на то, что или его агрессия дестабилизирует Японию, или он полностью захватит власть и продолжит сотрудничество с Португалией и орденом иезуитов.
Несмотря на покровительство, иезуитам приходилось нелегко. Чтобы проповедовать, они активно изучали японский, но не могли обнаружить в нём многих слов и понятий, которыми можно было бы передать христианские идеи. Сама идея активного миссионерства была им непонятна. Ода Нобунага, увидев на карте путь, который преодолели иезуиты, долго хохотал, а потом сообщил, что они или воры и идиоты, или действительно стремятся рассказывать людям нечто очень важное.
Самому Нобунаге очень нравилась всё европейское, включая одежду, и он порой сочетал чисто японские предметы одежды с европейскими или переделанной на европейский лад. Зная это его пристрастие в японском кино и сериалах его могут изобразить в сужающихся книзу штанах-хакама (традиционные остаются широкими по всей длине) или рубашке под кимоно. В своих вкусах Нобунага был не одинок, и порой издалека нельзя было понять, идёт ли толпа португальцев или знатных японцев в пошитой на европейский манер одежде.
Через двадцать пять лет после смерти Нобунаги христианство было запрещено. Ещё через несколько лет христиане подняли восстание, протестуя против притеснений, и после его жестокого подавления запрещено было вообще всякое присутствие европейцев на японских островах. Некоторое время ещё осторожно торговали с голландцами, но и эта связь с Европой сошла на нет. Япония закрылась для большого мира.
Япония до самых недавних пор казалась страной, одержимой тем, чтобы идти своим собственным путём. В неё долго не допускали европейцев, и даже элементы культуры соседей-азиатов противопоставлялись всему японскому как нечто явно чужое. В изоляции Япония оказывалась без знаний о технических и общественных новшествах и в конце концов серьёзно отстала. Однако так было не всегда, и в самом конце XVI века были все основания полагать, что культурные и торговые контакты с Европой станут постоянными.
В 1542 году к японским берегам подошла китайская джонка. С неё сошли три человека с разноцветными волосами и глазами, одеждах, совершенно непохожих на кимоно, и с узким мечом на боку. Это были португальцы, купцы, потерпевшие кораблекрушение. Помимо мечей у них были с собой аркебузы, которые они, чтобы заинтересовать японцев, показали в действии — и научили, как изготовить такие же.
Любой путь, который открывали португальцы, немедленно становился торговым и немного — миссионерским. В Японию хлынули товары из азиатских стран, лежащих на пути между Португалией и японскими берегами. Довольно скудная, крайне сдержанная до того японская кухня преобразилась. Туда, например, проникли сладости и жареная на масле еда (а вместе с ней и слово «тэмпура» — искажённое tempora, «время»).
Дело было не только в продуктах — раздробленная феодалами Япония вдруг начала процветать. Мастеровые переняли множество заграничных секретов, купцы распродавали привезённые заморские товары, ремесленники принялись объединяться в гильдии. Нельзя сказать, что гильдии — чисто европейское изобретение, но процесс удивительным образом совпал с активностью португальцев в Японии.
Следом за португальцами прибыли испанцы, и с теми и другими — католические миссионеры. Начался процесс, которым в дальних странах португальцы и испанцы предваряли или сопровождали процесс колонизации. Монахи распространяли веру, которая давала чувство общности с европейцами и заодно учила смиряться перед любой властью, какая ни придёт; купцы продавали оружие, которым местные племена перебивали друг друга и благодаря которому местные князья ввязывались в междоусобные войны, соблазнённые возможностью ограбить соседа меньшими усилиями, чем обычно.
Эффект внезапно получился обратный. Японцы тяготели к представлению о сакральности власти, но в несколько ином ключе: что бы ни случилось, даже лишённый власти над страной император считался потомком великой богини Аматэрасу и оставался священной и почитаемой фигурой. На момент, когда в страну прибыли португальцы, Японию и без того раздирала междоусобица, и появление огнестрельного оружия только приблизила закономерный итог.
Во-первых, японцы, наконец, одолели истинных хозяев тех островов, на которые некогда приехали азиаты — бородатых светлокожих айну. Во-вторых, конфликты ожесточились и приближающаяся развязка ускорилась. В Японии появился феодал объединить раздробленную страну и посвятивший этому жизнь. Кто будет считаться правителем захваченных им земель, даже не обсуждалось: конечно, император. Под защитой своего верного вассала, второго человека после главного полубога страны. Защитника звали Ода Нобунага.
Нобунага покровительствовал европейцам, в том числе — миссионерам, европейцы в ответ покровительствовали Нобунаге, щедро делясь с ним военными секретами и засыпая подарками импортного производства — они очень надеялись на то, что или его агрессия дестабилизирует Японию, или он полностью захватит власть и продолжит сотрудничество с Португалией и орденом иезуитов.
Несмотря на покровительство, иезуитам приходилось нелегко. Чтобы проповедовать, они активно изучали японский, но не могли обнаружить в нём многих слов и понятий, которыми можно было бы передать христианские идеи. Сама идея активного миссионерства была им непонятна. Ода Нобунага, увидев на карте путь, который преодолели иезуиты, долго хохотал, а потом сообщил, что они или воры и идиоты, или действительно стремятся рассказывать людям нечто очень важное.
Самому Нобунаге очень нравилась всё европейское, включая одежду, и он порой сочетал чисто японские предметы одежды с европейскими или переделанной на европейский лад. Зная это его пристрастие в японском кино и сериалах его могут изобразить в сужающихся книзу штанах-хакама (традиционные остаются широкими по всей длине) или рубашке под кимоно. В своих вкусах Нобунага был не одинок, и порой издалека нельзя было понять, идёт ли толпа португальцев или знатных японцев в пошитой на европейский манер одежде.
Через двадцать пять лет после смерти Нобунаги христианство было запрещено. Ещё через несколько лет христиане подняли восстание, протестуя против притеснений, и после его жестокого подавления запрещено было вообще всякое присутствие европейцев на японских островах. Некоторое время ещё осторожно торговали с голландцами, но и эта связь с Европой сошла на нет. Япония закрылась для большого мира.