Я знал, что когда вырасту, так жить не стану, что все это дело надо будет существенно подрихтовать. Но расти в это время было куда лучше, чем детям следующего поколения, к которым ельцинская власть проявила просто зверскую жестокость.
При Брежневе не вымогали деньги в школе, а тех, кто не нес, учителя не доводили до самоубийства, как сейчас. При Брежневе была куча всяких кружков для мелкоты – и все бесплатно, кстати. При Брежневе преступность была в 10 раз ниже, чем в Европе, и в 100 раз ниже, чем сейчас в России. Мы спокойно гуляли по улицам, ничего не боясь – сейчас ребенок живет в ситуации запредельного повседневного риска. Даже деньги у малышей редко отымали, а грохнуть и ограбить старушку никому не приходило в голову: и западло было, и не нужно.
Были у этого времени и недостатки. Брежневское поколение видело на своем веку много зверств, и очень хотело оградить от этого своих детей и внуков. Оно понимало, что кровь, насилие, разорение боль и несправедливость следуют сразу же после провозглашения всяческих гуманных идей. Это подсказывал опыт, а объяснить, почему это так, оно не могло своим не имевшим подобного опыта детям. Поэтому оно просто старалось всех ребят, у которых видело комиссарский блеск в глазах, по-тихому приструнивать и прижимать, чтобы и не задавить, но чтобы и не раскачали ситуацию. Поэтому Андропов высылал всяких писателей, которые подкидывали идейки, под которые можно оправдать резню и ограбление, поэтому сажали по психушкам особо буйных шизофреников типа Новодворской, Гамсахурдии, Эльчибея или Ландсбергиса. Поэтому пытались отговорить Сахарова от публичных демаршей, и в конце концов отправили его скандалить в Горький.
Нам это не нравилось. У нас не было того опыта, который появился сейчас, после их смерти, когда все, чего они так боялись, реализовалось наяву потому, что сдерживать стало некому. Нам хотелось свободы, рисовки, хотелось снести все это, которое мешает нам показать нашу крутость и превосходство. Хотелось снести нафиг этот дедовский режим, на фиг там разбираться в какой-то их правоте, за нами будущее. И снесли ведь… У меня природный консерватизм в какой-то момент взял верх над юношеской агрессивностью, и в 1992 году я довольно быстро из стандартного демвождя эволюционировал в ответственного политика. А ребята поглупее до сих пор еще не пришли ни к какой адекватности.
Хрущев был свергнут путем дворцового переворота. Разумеется, партаппаратчики были ему обязаны: теперь они не боялись, как во м за пять лет по каналам самиздата было распространено более четырехсот документов, содержащих факты, связанных с посягательством на свободу совести в СССР.
Регулярно раздавались голоса, обличавшие пассивность иерархии перед властью. В частности, громкий резонанс вызвало письмо, написанное в 1972 году Солженицыным Патриарху Пимену, который только что заменил Алексия I, умершего в 1970 году (125).
Начиная с 1979 года антирелигиозная политика вновь заметно усилилась. Казалось, что власть вдруг осознала, что среди молодежи пробудилось религиозное чувство и решила противодействовать этому. Кроме того, чтобы Московские Олимпийские Игры 1980 года протекали без инцидентов, посчитали нужным удалить из столицы некоторое число нежелательных персон. И, наконец, общим ужесточением идеологии сопровождалось вторжение в Афганистан 1979 году.
Властям прежде всего казалось необходимым напугать и нейтрализовать активных христиан. Был арестован о. Г. Якунин и еще несколько членов Христианского комитета по защите прав верующих, несколько участников Семинара Огородникова (сам Огородников уже был в Сибири), и о. Д. Дудко. В июне 1980 года христианские круги были неприятно изумлены: о. Д. Дудко появился на экранах телевизоров и публично покаялся в своей деятельности. Его духовные дети были смущены. Он уже через ГУЛАГ, и второй раз не устоял, после нескольких месяцев заключения и моральной обработки. На другой день после этого выступления по телевизору, его выпустили. В те же годы была организована целая серия процессов. Двое из обвиняемых признали свою вину и отделались тем, что были осуждены условно. Кто бросит в них камень? Они просто переоценивали свои силы, ведь именно они за пятнадцать лет до этого упрекали отца Александра за то, что он чересчур осторожничал, а один из них даже дошел до того, что сказал ему: мы принадлежим к разным Церквам. Зато остальные держались хорошо и были приговорены к нескольким годам лагерей и ссылке. В своем последнем слове, достойно и спокойно, о. Г. Якунин воздал благодарение за то, что ему позволено было принять участие в защите верующих. Огородникова судили повторно, он проявил себя бесстрашным, бросился к окну, широко раскрыл его и обратился с речью к друзьям, стоявшим снаружи. Оба продолжали борьбу в ГУЛАГе, в частности, объявляли голодовки, с тем, чтобы им разрешили читать Библию. В годы после смерти Брежнева репрессии по всему азимуту усилились. До 1987 года никакого затишья для верующих не было.
Я знал, что когда вырасту, так жить не стану, что все это дело надо будет существенно подрихтовать. Но расти в это время было куда лучше, чем детям следующего поколения, к которым ельцинская власть проявила просто зверскую жестокость.
При Брежневе не вымогали деньги в школе, а тех, кто не нес, учителя не доводили до самоубийства, как сейчас. При Брежневе была куча всяких кружков для мелкоты – и все бесплатно, кстати. При Брежневе преступность была в 10 раз ниже, чем в Европе, и в 100 раз ниже, чем сейчас в России. Мы спокойно гуляли по улицам, ничего не боясь – сейчас ребенок живет в ситуации запредельного повседневного риска. Даже деньги у малышей редко отымали, а грохнуть и ограбить старушку никому не приходило в голову: и западло было, и не нужно.
Были у этого времени и недостатки. Брежневское поколение видело на своем веку много зверств, и очень хотело оградить от этого своих детей и внуков. Оно понимало, что кровь, насилие, разорение боль и несправедливость следуют сразу же после провозглашения всяческих гуманных идей. Это подсказывал опыт, а объяснить, почему это так, оно не могло своим не имевшим подобного опыта детям. Поэтому оно просто старалось всех ребят, у которых видело комиссарский блеск в глазах, по-тихому приструнивать и прижимать, чтобы и не задавить, но чтобы и не раскачали ситуацию. Поэтому Андропов высылал всяких писателей, которые подкидывали идейки, под которые можно оправдать резню и ограбление, поэтому сажали по психушкам особо буйных шизофреников типа Новодворской, Гамсахурдии, Эльчибея или Ландсбергиса. Поэтому пытались отговорить Сахарова от публичных демаршей, и в конце концов отправили его скандалить в Горький.
Нам это не нравилось. У нас не было того опыта, который появился сейчас, после их смерти, когда все, чего они так боялись, реализовалось наяву потому, что сдерживать стало некому. Нам хотелось свободы, рисовки, хотелось снести все это, которое мешает нам показать нашу крутость и превосходство. Хотелось снести нафиг этот дедовский режим, на фиг там разбираться в какой-то их правоте, за нами будущее. И снесли ведь… У меня природный консерватизм в какой-то момент взял верх над юношеской агрессивностью, и в 1992 году я довольно быстро из стандартного демвождя эволюционировал в ответственного политика. А ребята поглупее до сих пор еще не пришли ни к какой адекватности.
Хрущев был свергнут путем дворцового переворота. Разумеется, партаппаратчики были ему обязаны: теперь они не боялись, как во м за пять лет по каналам самиздата было распространено более четырехсот документов, содержащих факты, связанных с посягательством на свободу совести в СССР.
Регулярно раздавались голоса, обличавшие пассивность иерархии перед властью. В частности, громкий резонанс вызвало письмо, написанное в 1972 году Солженицыным Патриарху Пимену, который только что заменил Алексия I, умершего в 1970 году (125).
Начиная с 1979 года антирелигиозная политика вновь заметно усилилась. Казалось, что власть вдруг осознала, что среди молодежи пробудилось религиозное чувство и решила противодействовать этому. Кроме того, чтобы Московские Олимпийские Игры 1980 года протекали без инцидентов, посчитали нужным удалить из столицы некоторое число нежелательных персон. И, наконец, общим ужесточением идеологии сопровождалось вторжение в Афганистан 1979 году.
Властям прежде всего казалось необходимым напугать и нейтрализовать активных христиан. Был арестован о. Г. Якунин и еще несколько членов Христианского комитета по защите прав верующих, несколько участников Семинара Огородникова (сам Огородников уже был в Сибири), и о. Д. Дудко. В июне 1980 года христианские круги были неприятно изумлены: о. Д. Дудко появился на экранах телевизоров и публично покаялся в своей деятельности. Его духовные дети были смущены. Он уже через ГУЛАГ, и второй раз не устоял, после нескольких месяцев заключения и моральной обработки. На другой день после этого выступления по телевизору, его выпустили. В те же годы была организована целая серия процессов. Двое из обвиняемых признали свою вину и отделались тем, что были осуждены условно. Кто бросит в них камень? Они просто переоценивали свои силы, ведь именно они за пятнадцать лет до этого упрекали отца Александра за то, что он чересчур осторожничал, а один из них даже дошел до того, что сказал ему: мы принадлежим к разным Церквам. Зато остальные держались хорошо и были приговорены к нескольким годам лагерей и ссылке. В своем последнем слове, достойно и спокойно, о. Г. Якунин воздал благодарение за то, что ему позволено было принять участие в защите верующих. Огородникова судили повторно, он проявил себя бесстрашным, бросился к окну, широко раскрыл его и обратился с речью к друзьям, стоявшим снаружи. Оба продолжали борьбу в ГУЛАГе, в частности, объявляли голодовки, с тем, чтобы им разрешили читать Библию. В годы после смерти Брежнева репрессии по всему азимуту усилились. До 1987 года никакого затишья для верующих не было.