Вырвавшись на волю юноша увидел мир , горы Кавказа, лес, горных орлов ., природу во всей ее красе "Ты хочешь знать что видел я на воле чистые поля" Он посмотрел на мир за пределами монастыря и понял, что он не сможет принять монашеский обет. Он понял что мирская жизнь полная тревог и событий для него дороже "Я много жил, но жил в плену, таких три жизни за одну но только полную тревог я променял бы если мог". Перед принятием монашества он хотел посмотреть мир По задумке автора герой уже не мог жить без свободной жизни. Через три дня после побега герой пришел изнеможенный, после многочисленных скитаний, он карабкался по горам, боролся с диким зверем (простите точно не помню каким) и умер сразу же как поведал рассказ о своих скитаниях старику, который его от смерти еще в детстве. А конкретней в Грузии где находился монастырь в который главного героя, 6-ти ребенком привез русский генерал. Основная идея повести "Мцыри" это свобода человека. 5-ний ребенок который вырос в монастыре был обречен принять монашеский обед. Хотя все время пребывания там он мечтал вырваться на волю. Его терзала только одна мысль увидеть мир за пределами монастыря "Я много жил, но жил в плену таких две жизни за одну но только полную тревог я променял бы если смог "
В принципе, я не любитель разного рода приложений к литературному тексту типа предисловий, послесловий и т. п. Художественное произведение должно быть абсолютно законченным объектом и по форме и по сути, как живопись или как музыка, т. е. само за себя говорящим, воспринимаемым без подсобных комментариев. Однако в практике бывают оказии, когда поневоле приходится прибегать к предварительному слову, чтобы внести ясность в некоторые вопросы.
Именно такого рода случаи, касающиеся судеб моих книг, дважды, имели место в моей творческой жизни, когда я по своей воле счел нужным обратиться к жанру предисловия. Прочитав предложенное предисловие к повести «Лицом к лицу», читатель, надеюсь, поймет, чем это было вызвано. Надеюсь также, что предисловие, сохраняемое к первоначальному изданию «И дольше века длится день», объяснит читателю во многом вынужденность тогдашнего предварения.
Здесь же я хотел бы остановиться главным образом на истории романа «И дольше века длится день», увидевшего свет девять лет тому назад на страницах журнала «Новый мир». Начну с того, что осложнения романа на пути в свет начались с первых шагов. Первозданное, родное, если можно так выразиться, название книги было «Обруч». Имелся в виду «обруч» манкуртовский, трансформированный в обруч космический, «накладывавшийся на голову человечества» сверхдержавами в процессе соперничества на мировое господство… Однако цензура быстро раскусила смысл такого названия книги, потребовала найти другое наименование, и тогда я остановился на строке из Шекспира в переводе Пастернака: «И дольше века длится день». Исходил при этом из того, что лучше поступиться названием, чем содержанием. Но в «Роман-газете» и в издательстве «Молодая гвардия» и такое название не нашло согласия. Потребовали более упрощенное, «соцреалистическое» название — и тогда явился на свет «Буранный полустанок», в «роман-газетном» варианте с литературными купюрами мест, показавшихся идеологически сомнитель-ными. Шел я на это скрепя сердце, выбирая наименьшее из зол. Главным было опубликовать книгу. Не поставить ее под удар фанатичной вульгаризированной критики. Теперь эти дела в но тогда идеология являла собой доминирующую силу.
Но вот годы. Из демагогии, политического фарса свобода превратилась в действитель-ность. Тем временем роман «И дольше века длится день» множество раз издавался и переиздавал-ся и в стране и особенно за рубежом. И никто из читателей, столь горячо принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. Не без оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть проходящими по цензурным соображениям.
Эта внутренняя авторская неудовлетворенность, недосказанность, копившаяся многие годы, обида на обстоятельства и на самого себя, однако же нашли, наконец, свое разрешение — я решился на трудное дело — дописать к уже сложившемуся в читательском мире произведению новые главы, выношенные и выстраданные за многие годы. Эдакое случается редко, если вообще имеет прецедент…
Но такова оказалась судьба этой книги. Новые главы — интегрированная повесть к роману — «Белое облако Чингисхана». Хотелось бы, чтобы читатели сами рассудили, стоило ли автору так долго мучиться, так долго держать в тени от недремлющего идеологического ока задуманные главы.
Как бы то ни было книга теперь в полном составе. Какое-то время в новых переизданиях интегрированная повесть будет соседствовать с прежним названием романа «И дольше века длится день» и в скобках («Белое облако Чингисхана»). Этот сопроводительный подзаголовок, думаю, со временем исчерпает свое назначение.
Вырвавшись на волю юноша увидел мир , горы Кавказа, лес, горных орлов ., природу во всей ее красе "Ты хочешь знать что видел я на воле чистые поля" Он посмотрел на мир за пределами монастыря и понял, что он не сможет принять монашеский обет. Он понял что мирская жизнь полная тревог и событий для него дороже "Я много жил, но жил в плену, таких три жизни за одну но только полную тревог я променял бы если мог". Перед принятием монашества он хотел посмотреть мир По задумке автора герой уже не мог жить без свободной жизни. Через три дня после побега герой пришел изнеможенный, после многочисленных скитаний, он карабкался по горам, боролся с диким зверем (простите точно не помню каким) и умер сразу же как поведал рассказ о своих скитаниях старику, который его от смерти еще в детстве. А конкретней в Грузии где находился монастырь в который главного героя, 6-ти ребенком привез русский генерал.
Основная идея повести "Мцыри" это свобода человека. 5-ний ребенок который вырос в монастыре был обречен принять монашеский обед. Хотя все время пребывания там он мечтал вырваться на волю. Его терзала только одна мысль увидеть мир за пределами монастыря "Я много жил, но жил в плену таких две жизни за одну но только полную тревог я променял бы если смог "
В принципе, я не любитель разного рода приложений к литературному тексту типа предисловий, послесловий и т. п. Художественное произведение должно быть абсолютно законченным объектом и по форме и по сути, как живопись или как музыка, т. е. само за себя говорящим, воспринимаемым без подсобных комментариев. Однако в практике бывают оказии, когда поневоле приходится прибегать к предварительному слову, чтобы внести ясность в некоторые вопросы.
Именно такого рода случаи, касающиеся судеб моих книг, дважды, имели место в моей творческой жизни, когда я по своей воле счел нужным обратиться к жанру предисловия. Прочитав предложенное предисловие к повести «Лицом к лицу», читатель, надеюсь, поймет, чем это было вызвано. Надеюсь также, что предисловие, сохраняемое к первоначальному изданию «И дольше века длится день», объяснит читателю во многом вынужденность тогдашнего предварения.
Здесь же я хотел бы остановиться главным образом на истории романа «И дольше века длится день», увидевшего свет девять лет тому назад на страницах журнала «Новый мир». Начну с того, что осложнения романа на пути в свет начались с первых шагов. Первозданное, родное, если можно так выразиться, название книги было «Обруч». Имелся в виду «обруч» манкуртовский, трансформированный в обруч космический, «накладывавшийся на голову человечества» сверхдержавами в процессе соперничества на мировое господство… Однако цензура быстро раскусила смысл такого названия книги, потребовала найти другое наименование, и тогда я остановился на строке из Шекспира в переводе Пастернака: «И дольше века длится день». Исходил при этом из того, что лучше поступиться названием, чем содержанием. Но в «Роман-газете» и в издательстве «Молодая гвардия» и такое название не нашло согласия. Потребовали более упрощенное, «соцреалистическое» название — и тогда явился на свет «Буранный полустанок», в «роман-газетном» варианте с литературными купюрами мест, показавшихся идеологически сомнитель-ными. Шел я на это скрепя сердце, выбирая наименьшее из зол. Главным было опубликовать книгу. Не поставить ее под удар фанатичной вульгаризированной критики. Теперь эти дела в но тогда идеология являла собой доминирующую силу.
Но вот годы. Из демагогии, политического фарса свобода превратилась в действитель-ность. Тем временем роман «И дольше века длится день» множество раз издавался и переиздавал-ся и в стране и особенно за рубежом. И никто из читателей, столь горячо принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. Не без оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть проходящими по цензурным соображениям.
Эта внутренняя авторская неудовлетворенность, недосказанность, копившаяся многие годы, обида на обстоятельства и на самого себя, однако же нашли, наконец, свое разрешение — я решился на трудное дело — дописать к уже сложившемуся в читательском мире произведению новые главы, выношенные и выстраданные за многие годы. Эдакое случается редко, если вообще имеет прецедент…
Но такова оказалась судьба этой книги. Новые главы — интегрированная повесть к роману — «Белое облако Чингисхана». Хотелось бы, чтобы читатели сами рассудили, стоило ли автору так долго мучиться, так долго держать в тени от недремлющего идеологического ока задуманные главы.
Как бы то ни было книга теперь в полном составе. Какое-то время в новых переизданиях интегрированная повесть будет соседствовать с прежним названием романа «И дольше века длится день» и в скобках («Белое облако Чингисхана»). Этот сопроводительный подзаголовок, думаю, со временем исчерпает свое назначение.