Комедия «Горе от ума» — явление в русской литературе редчайшее. Более шестидесяти лет назад поэт А. Блок заметил, что комедия не разгадана до конца, и мы не очень-то хорошо разобрались в его настоящем. Кто же все-таки он, Чацкий?
Уже буквально первые реплики приоткрывают нам его душевный мир. Мы видим натуру цельную, полностью отдающуюся чувству, переполняющему ее: любви к Софье.
Чацкий, подобно влюбленному Ромео, «перенесся на крылах любви» и ему также не помеха родные Софьи, сам Фамусов, взгляды которого отнюдь не разделяет Чацкий.
Итак, Чацкий, полный радужных надежд и фантастических планов, не заезжая даже домой (это после трехлетней разлуки!), мчится к Софье:
Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног.
И что же он находит? Софья не обрадована, а скорее даже огорчена, раздражена его приездом. Он не может понять причины такого отношения и думает, что виновница холодности Софьи — разлука. Он даже представить себе не может, что Софья (умница Софья!) предпочла его Молчалину. Даже когда это становится очевидным, Чацкий не верит, утешая себя мыслью: «Она его не уважает». Для Чацкого ум остается неизменным (если не основным) качеством, за которое можно полюбить человека. . Именно потому, что это качество отсутствует у Скалозуба, Чацкий исключает его как потенциального соперника. Именно поэтому он не верит, что Молчалин — ее избранник.
… Прежде был так глуп, Уж разве поумнел? —
недоумевает Чацкий. Для него загадка, почему Софья избрала Молчалина, но ему ясно одно: Софья его (Чацкого) больше не любит. Воздушные замки Чацкого разрушены, на их месте осталось пепелище.
В душе Чацкого происходит надлом. Он уже не тот, каким выл три года, три часа назад. Он ищет виновников своей трагедии — и находит их. Он видит, что среда, воспитавшая Молчалиных, подобна трупному яду, отравляющему и разлагающему живые организмы. Софья оказалась неустойчива к этому яду, и поэтому душа ее погибла.
Из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет,
в гневе бросает Чацкий в лицо Фамусову и всем тем, кто после бала успел разъехаться по домам, но кто тоже несет немалую часть ответственности за эту трагедию.
«Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок», — решает Чацкий. Он уезжает, увозя с собой «мильон терзаний» — неизбежных для человека с его темпераментом, умом и взглядами…
Чацкий умеет самостоятельно мыслить, и это пугает в нем Фамусова. Он не нуждается ни в чьем опыте, ни в чьих суждениях: он накапливает свой опыт, он имеет свои суждения. Если бы он захотел употребить свои для продвижения по службе, Москва была бы от него в восторге. Но он не захотел — и это само по себе стало уже вызовом для фамусовского общества.
Чацкий, с его остроумием и красноречием, мог быть украшением Москвы, а он «свет ругает наповал». А это Москва никому не прощает и простить не может. Чацкий нарушает покой фамусовского общества, и чтобы от него, они объявляют его безумным, они клевещут на его неумолимую логику, против которой трудно возразить, потому что возражать нечего. Чацкий пугает московских бар, потому что он носитель нового и передового. Они чувствуют где-то в глубине души, что Чацкий прав, что они «зек минувший». Сознание этого отягощает вину Чацкого в их глазах. Он произвел смятение в их обленизшихся умах, а из глубины души поднимается страх: «А что, если?»
Но Чацкий прав — и это придает ему силы, ума, духа и бодрости. Личная драма не делает его глупее — она лишь обостряет его чувствительность к несправедливости и обману. Его убеждения не пошатнулись под натиском доводов Фамусова. Он, как настоящий боец, обладает значительной силой воли и твердостью. Его оружие — острое, меткое, язвительное или страстное слово, правда и факты. Фамусовскому обществу трудно дать достойного противника Чацкому, поэтому они стремятся изгнать его. Но поздно: зерна сомнения посеяны, они непременно дадут всходы. Чацкий — человек действия, только такой человек может стать настоящим победителем, даже если он один «в поле воин», даже если количественный перевес — не на его стороне.
Илья Муромец - идеальный образ богатыря, самый любимый герой русских былин. Он наделен высокими моральными качествами, самоотверженной преданностью Родине. Это богатырь могучей силы, что дает ему уверенность и выдержку. Ему свойственно чувство собственного достоинства, которым он не поступится даже перед князем. Он защитник Русской земли, защитник вдов и сирот. Именно Илья Муромец чаще других богатырей выступает как отважный и сознающий свой долг страж родной земли. Он чаще других стоит на заставе богатырской, чаще других вступает в бой с врагами, одерживая победу. Образ заставы ярко отражает объединение сынов Руси для борьбы с врагом, тема же стольного Киева - народное представление о единой и непобедимой Киевской Руси.
Лучшее свидетельство огромной популярности образа Ильи Муромца – количество былин и былинных сюжетов о нем. Ведь даже о Василии Буслаеве – фигуре весьма колоритной – известно всего два сюжета. Существуют сотни записей былин о Ставре, Дюке, Чуриле, Садко, Соловье Будимировиче, но оригинальных сюжетов о каждом из них один-два – не более, в то время как об Илье Муромце можно назвать более десяти, не говоря уже о вариантах, которые, собранные вместе, вполне могут составить подлинную Илиаду русского эпоса.
Именно этому образу суждено было стать центральным в русском эпосе, воплотить в себе лучшие идеалы и чаяния народа, его понятия о добре и зле, о верности родной земле, о богатырской удали и чести. Никто из богатырей – ни Добрыня Никитич, ни тем более Алеша Попович – не может сравниться в этом отношении с Ильей Муромцем.
«Спокойное величие древнего эпоса дышит во всех рассказах, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных сказках», – писал А. С. Хомяков в предисловии к первой публикации былин из собрания П. В. Киреевского (Московский сборник, 1852), когда былины еще считались сказками. А в 1860 году в первом выпуске Песен, собранных П. В. Киреевским, была опубликована «Заметка о значении Ильи Муромца» К. С. Аксакова, с которой, по сути, и начинаются попытки осмысления этого образа. Константин Аксаков первым обратил внимание, что образ Ильи Муромца является своеобразным рубежом, отделяющим две эпохи в развитии русского эпоса. «Илья Муромец, – подчеркивал он, – не принадлежит к титанической, но к богатырской эпохе; он есть величайшая, первая человеческая сила» .
Комедия «Горе от ума» — явление в русской литературе редчайшее. Более шестидесяти лет назад поэт А. Блок заметил, что комедия не разгадана до конца, и мы не очень-то хорошо разобрались в его настоящем. Кто же все-таки он, Чацкий?
Уже буквально первые реплики приоткрывают нам его душевный мир. Мы видим натуру цельную, полностью отдающуюся чувству, переполняющему ее: любви к Софье.
Чацкий, подобно влюбленному Ромео, «перенесся на крылах любви» и ему также не помеха родные Софьи, сам Фамусов, взгляды которого отнюдь не разделяет Чацкий.
Итак, Чацкий, полный радужных надежд и фантастических планов, не заезжая даже домой (это после трехлетней разлуки!), мчится к Софье:
Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног.
И что же он находит? Софья не обрадована, а скорее даже огорчена, раздражена его приездом. Он не может понять причины такого отношения и думает, что виновница холодности Софьи — разлука. Он даже представить себе не может, что Софья (умница Софья!) предпочла его Молчалину. Даже когда это становится очевидным, Чацкий не верит, утешая себя мыслью: «Она его не уважает». Для Чацкого ум остается неизменным (если не основным) качеством, за которое можно полюбить человека. . Именно потому, что это качество отсутствует у Скалозуба, Чацкий исключает его как потенциального соперника. Именно поэтому он не верит, что Молчалин — ее избранник.
… Прежде был так глуп, Уж разве поумнел? —
недоумевает Чацкий. Для него загадка, почему Софья избрала Молчалина, но ему ясно одно: Софья его (Чацкого) больше не любит. Воздушные замки Чацкого разрушены, на их месте осталось пепелище.
В душе Чацкого происходит надлом. Он уже не тот, каким выл три года, три часа назад. Он ищет виновников своей трагедии — и находит их. Он видит, что среда, воспитавшая Молчалиных, подобна трупному яду, отравляющему и разлагающему живые организмы. Софья оказалась неустойчива к этому яду, и поэтому душа ее погибла.
Из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет,
в гневе бросает Чацкий в лицо Фамусову и всем тем, кто после бала успел разъехаться по домам, но кто тоже несет немалую часть ответственности за эту трагедию.
«Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок», — решает Чацкий. Он уезжает, увозя с собой «мильон терзаний» — неизбежных для человека с его темпераментом, умом и взглядами…
Чацкий умеет самостоятельно мыслить, и это пугает в нем Фамусова. Он не нуждается ни в чьем опыте, ни в чьих суждениях: он накапливает свой опыт, он имеет свои суждения. Если бы он захотел употребить свои для продвижения по службе, Москва была бы от него в восторге. Но он не захотел — и это само по себе стало уже вызовом для фамусовского общества.
Чацкий, с его остроумием и красноречием, мог быть украшением Москвы, а он «свет ругает наповал». А это Москва никому не прощает и простить не может. Чацкий нарушает покой фамусовского общества, и чтобы от него, они объявляют его безумным, они клевещут на его неумолимую логику, против которой трудно возразить, потому что возражать нечего. Чацкий пугает московских бар, потому что он носитель нового и передового. Они чувствуют где-то в глубине души, что Чацкий прав, что они «зек минувший». Сознание этого отягощает вину Чацкого в их глазах. Он произвел смятение в их обленизшихся умах, а из глубины души поднимается страх: «А что, если?»
Но Чацкий прав — и это придает ему силы, ума, духа и бодрости. Личная драма не делает его глупее — она лишь обостряет его чувствительность к несправедливости и обману. Его убеждения не пошатнулись под натиском доводов Фамусова. Он, как настоящий боец, обладает значительной силой воли и твердостью. Его оружие — острое, меткое, язвительное или страстное слово, правда и факты. Фамусовскому обществу трудно дать достойного противника Чацкому, поэтому они стремятся изгнать его. Но поздно: зерна сомнения посеяны, они непременно дадут всходы. Чацкий — человек действия, только такой человек может стать настоящим победителем, даже если он один «в поле воин», даже если количественный перевес — не на его стороне.
Именно Илья Муромец чаще других богатырей выступает как отважный и сознающий свой долг страж родной земли. Он чаще других стоит на заставе богатырской, чаще других вступает в бой с врагами, одерживая победу. Образ заставы ярко отражает объединение сынов Руси для борьбы с врагом, тема же стольного Киева - народное представление о единой и непобедимой Киевской Руси.
Лучшее свидетельство огромной популярности образа Ильи Муромца – количество былин и былинных сюжетов о нем. Ведь даже о Василии Буслаеве – фигуре весьма колоритной – известно всего два сюжета. Существуют сотни записей былин о Ставре, Дюке, Чуриле, Садко, Соловье Будимировиче, но оригинальных сюжетов о каждом из них один-два – не более, в то время как об Илье Муромце можно назвать более десяти, не говоря уже о вариантах, которые, собранные вместе, вполне могут составить подлинную Илиаду русского эпоса.
Именно этому образу суждено было стать центральным в русском эпосе, воплотить в себе лучшие идеалы и чаяния народа, его понятия о добре и зле, о верности родной земле, о богатырской удали и чести. Никто из богатырей – ни Добрыня Никитич, ни тем более Алеша Попович – не может сравниться в этом отношении с Ильей Муромцем.
«Спокойное величие древнего эпоса дышит во всех рассказах, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных сказках», – писал А. С. Хомяков в предисловии к первой публикации былин из собрания П. В. Киреевского (Московский сборник, 1852), когда былины еще считались сказками. А в 1860 году в первом выпуске Песен, собранных П. В. Киреевским, была опубликована «Заметка о значении Ильи Муромца» К. С. Аксакова, с которой, по сути, и начинаются попытки осмысления этого образа. Константин Аксаков первым обратил внимание, что образ Ильи Муромца является своеобразным рубежом, отделяющим две эпохи в развитии русского эпоса. «Илья Муромец, – подчеркивал он, – не принадлежит к титанической, но к богатырской эпохе; он есть величайшая, первая человеческая сила» .
http://schooltask.ru/bogatyr-ilya-muromec-obrazec-sily-duxa-i-sily-voli/
http://sochmus.narod.ru/Ilia_Muromec.html
http://bibliotekar.ru/mif/51.htm