Как вы понимайте этот монолог? а судьи кто? – за древностию лет к свободной жизни их вражда непримирима, сужденья черпают из забыты́х газет времен очаковских и покоренья крыма; всегда готовые к журьбе, поют всё песнь одну и ту же, не замечая об себе: что старее, то хуже. где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? не эти ли, грабительством богаты? защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, великолепные соорудя палаты, где разливаются в пирах и мотовстве и где не воскресят клиенты‑иностранцы житья подлейшие черты. да и кому в москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы? не тот ли вы, к кому меня еще с пелён, для замыслов каких‑то непонятных, дитёй возили на поклон? тот нестор негодяев знатных, толпою окруженный слуг; усердствуя, они в часы вина и драки и честь и жизнь его не раз вдруг на них он выменил борзые три ! или вон тот еще, который для затей на крепостной согнал на многих фурах от матерей, отцов отторженных детей? ! сам погружен умом в зефирах и в амурах, заставил всю москву дивиться их красе! но должников не согласил к отсрочке: амуры и зефиры все распроданы ! вот те, которые дожи́ли до седин! вот уважать кого должны мы на безлюдьи! вот наши строгие ценители и судьи! теперь пускай из нас один, из молодых людей, найдется – враг исканий, не требуя ни мест, ни повышенья в чин, в науки он вперит ум, алчущий познаний; или в душе его сам бог возбудит жар к искусствам творческим, высоким и прекрасным, – они тотчас: разбой! ! и прослывет у них мечтателем! – мундир! один мундир! он в прежнем их быту когда‑то укрывал, расшитый и красивый, их слабодушие, рассудка нищету; и нам за ними в путь счастливый! и в женах, дочерях – к мундиру та же страсть! я сам к нему давно ль от нежности отрекся? ! теперь уж в это мне не впасть; но кто б тогда за всеми не повлекся? когда из гвардии, иные от двора сюда на время приезжали, – кричали женщины: ура! и в воздух чепчики бросали!
