Читая рассказ Николая Лескова «Старый гений», я подумал: ничего не поменялось в России за двести лет. Как богатые обижали бедных, так и обижают. Как жили в роскоши наглые «мажоры», так и живут. Как ходили бабушки к чиновникам по сто раз, так и ходят. И как полиция говорила: «ищите его сами» так и сейчас говорит.Сюжет рассказа совсем невеселый, хотя пишет автор очень смешно и иронично. Богатый франт обманул старушку, заложив ее дом. Теперь ее с семьей выгоняют на улицу, а он присвоил себе деньги. У должника большие связи. Хотя старушка права по закону, «неодолимое препятствие» возникает там, где нужно просто найти обидчика и вручить ему судебную бумагу. Вот такой абсурд!Чиновники должны защитить ее, но вместо этого «утешают»: «Зачем вы ему деньги давали? Не вы первая, не вы последняя. Гуляйте себе тихонько по Невскому…Мы не можем против всех употреблять меры».Когда старушка уже совсем в отчаянии, появляется некий Иван Иваныч. Это «темная лошадка», как говорят. Он за немалый процент берется решить дело не очень законным Что ему удается за пять минут!Идея рассказа Н. Лескова «Старый гений» - беззащитность слабого человека перед богатыми и властными в бюрократическом государстве. Также идеей рассказа является мысль Лескова о том, что если Закон не защищает граждан, Закон нарушается. Тут-то и появляются такие «гении».Автор создает загадку «таинственного плана гения мысли» Ивана Иваныча. Я сам читал и думал: ну что за хитроумный план? А он оказался до смешного прост. Надо было любым затащить должника в полицию, чтобы там заодно вручили бумагу. С этой целью сербский солдат затеял с ним скандал и драку в публичном месте. Да еще при его богатой любовнице, которая не хотела быть замешанной в скандал.Образ «старого гения»: это умный и опытный человек, бывший чиновник. Конечно, он не гений на самом деле. Он может считаться гением только для таких простодушных старушек. Этот хитрец просто додумался, на чем можно ловить мошенников. Образ Ивана Иваныча в рассказе положителен, ведь только ему удалось старушку и ее семью.
Почему Мастер не заслужил Света. На некоторые из причин, по которым Мастер «не заслужил света», в разное время обращали внимание Л. Яновская, В. Лакшин, М. Чудакова, Н. Утехин, О. Запальская, В. Котельников и другие исследователи, предлагая ответы чаще этического, религиозно-этического плана. В последнее время трактовка этой проблемы стала шире, вот основные из тех концепций, которые предлагаются исследователями: Мастер не заслужил света потому, что это противоречило бы: - христианским канонам («зона героев романа»); - философской концепции мира в романе («зона автора»); - жанровой природе романа («зона жанра»); - эстетическим реалиям ХХ века («зона эпохи, времени и места написания и прочтения романа»). Прежде всего обратимся к причинам религиозно-этическим, христианским. Они находятся в «зоне героев», вытекают из романных судеб героев, как если бы те жили «сами по себе», по своей воле, а не по авторской. И такой подход самый распространенный. С христианской точки зрения, Мастер не заслужил света, поскольку и за смертным порогом оставался слишком земным. Он не преодолел в себе человеческого, телесного начала. Это выразилось, в частности, в том, что он оглядывается назад, на свою земную грешную любовь — Маргариту, он хотел бы с нею делить свою будущую неземную жизнь. Классический прецедент в мировой литературе известен: Данте в «Божественной комедии» тем, кто был предан земной любви, отказал в свете, поместил в Ад или в Чистилище. Во втором круге Дантова Ада — Парис, соблазнивший Елену Прекрасную и увезший ее от законного супруга, и несчастные Франческа да Римини и Паоло, «погубленные жаждой наслаждений», и многие, многие другие. Этот и подобные сюжеты в различных их вариациях восходят, в частности, к библейской притче о Лотовой жене, оглянувшейся назад, на город, гибнущий в огне, и превратившейся в соляной столп. По христианским представлениям земные заботы, печали и радости не должны отягощать покидающего грешную землю. Ситуация в романе, по сути, повторяет библейскую: Мастер также «оглядывается» на свое Но Булгаков распорядился судьбой своего героя иначе: он если и не оправдывает Мастера полностью, дистанцируясь от него, то, безусловно, сочувствует ему. По христианским представлениям истинный верующий, жаждущий должен отказаться от всего земного, тем более его не должна тяготить земная грешная любовь. Земные узы родства христианство ставит ниже уз духовных. См. Евангелие от Луки (8:19–21): Иисус говорил с народом, когда «пришла к нему матерь и братья его, и не смогли подойти к нему по причине народа. И дали знать ему: Мать и братья твои стоят вне, желая видеть тебя. Он сказал им в ответ: Матерь моя и братья мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его» [7,21]. Мастера можно упрекнуть в унынии, капитуляции. Да, Мастер устал, он до конца испил чашу страданий, мы далеки от мысли осуждать его. Но уныние, отчаяние также греховны, и не только по христианским канонам. Мастер отказывается от угаданной им в его романе истины, он признается: «У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет… ничто меня вокруг не интересует, кроме нее [Маргариты]… Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал… Он мне ненавистен, этот роман… Я слишком много испытал из-за него» [5,300]. Сожжение романа — это своего рода самоубийство, — творческое. Можно предположить, что Воланд потому и появился в Москве, что уничтожение романа послужило как бы апелляцией к нему, к силам зла. Воланд — повелитель теней, а «тень» романа, сожженный роман теперь проходит по его ведомству.
Мастер не заслужил света потому, что это противоречило бы:
- христианским канонам («зона героев романа»);
- философской концепции мира в романе («зона автора»);
- жанровой природе романа («зона жанра»);
- эстетическим реалиям ХХ века («зона эпохи, времени и места написания и прочтения романа»).
Прежде всего обратимся к причинам религиозно-этическим, христианским. Они находятся в «зоне героев», вытекают из романных судеб героев, как если бы те жили «сами по себе», по своей воле, а не по авторской. И такой подход самый распространенный.
С христианской точки зрения, Мастер не заслужил света, поскольку и за смертным порогом оставался слишком земным. Он не преодолел в себе человеческого, телесного начала. Это выразилось, в частности, в том, что он оглядывается назад, на свою земную грешную любовь — Маргариту, он хотел бы с нею делить свою будущую неземную жизнь. Классический прецедент в мировой литературе известен: Данте в «Божественной комедии» тем, кто был предан земной любви, отказал в свете, поместил в Ад или в Чистилище. Во втором круге Дантова Ада — Парис, соблазнивший Елену Прекрасную и увезший ее от законного супруга, и несчастные Франческа да Римини и Паоло, «погубленные жаждой наслаждений», и многие, многие другие. Этот и подобные сюжеты в различных их вариациях восходят, в частности, к библейской притче о Лотовой жене, оглянувшейся назад, на город, гибнущий в огне, и превратившейся в соляной столп. По христианским представлениям земные заботы, печали и радости не должны отягощать покидающего грешную землю. Ситуация в романе, по сути, повторяет библейскую: Мастер также «оглядывается» на свое Но Булгаков распорядился судьбой своего героя иначе: он если и не оправдывает Мастера полностью, дистанцируясь от него, то, безусловно, сочувствует ему.
По христианским представлениям истинный верующий, жаждущий должен отказаться от всего земного, тем более его не должна тяготить земная грешная любовь. Земные узы родства христианство ставит ниже уз духовных. См. Евангелие от Луки (8:19–21): Иисус говорил с народом, когда «пришла к нему матерь и братья его, и не смогли подойти к нему по причине народа. И дали знать ему: Мать и братья твои стоят вне, желая видеть тебя. Он сказал им в ответ: Матерь моя и братья мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его» [7,21].
Мастера можно упрекнуть в унынии, капитуляции. Да, Мастер устал, он до конца испил чашу страданий, мы далеки от мысли осуждать его. Но уныние, отчаяние также греховны, и не только по христианским канонам. Мастер отказывается от угаданной им в его романе истины, он признается:
«У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет… ничто меня вокруг не интересует, кроме нее [Маргариты]… Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал… Он мне ненавистен, этот роман… Я слишком много испытал из-за него» [5,300].
Сожжение романа — это своего рода самоубийство, — творческое. Можно предположить, что Воланд потому и появился в Москве, что уничтожение романа послужило как бы апелляцией к нему, к силам зла. Воланд — повелитель теней, а «тень» романа, сожженный роман теперь проходит по его ведомству.