В этой книги вы встретите Нюшу, но не ту что знаете, эта другая Нюша.
"...Мир в котором я живу удивителен. На днях встретил одного чудика, он мне показал то ли фокус толи магию. Он припрыгнул и завис в воздухе. А потом он сказал мне, что ничего удивительного, что так даже я могу, но я не верю ему. Так же он сказал мне, что он из реального мира, что он не местный. Наш мир он назвал менталом.
Мы пообщались где-то полчаса, а потом он просто взял и улетел, подняв после себя ворох пыли. Было лето, день. Я и раньше слышал истории из детства, я бы даже сказал легенды, о странных людях, которые как бы были гостями в нашем мире. Те же люди рассказывали о мирах где вообще можно летать просто так. Про наш мир, что в нашем мире можно летать я узнал от моего гостя. Но столько я не пробовал не получалось, видимо нам коренным жителям «ментала» не дано это.
После этой встречи я стал более внимательным, стал различать кто местный, а кто нет. Хотя, как я понял это не просто. Дело в том что те кто приходили в наш мир, не отличались особо. Они ходили, беседовали с нами, знали название улиц. Я не знаю как описать их отличие от нас, это надо прочувствовать, иначе никак..."
Всякий раз, когда рассказчик спускался с угора (холма) на луг, он как бы снова попадал в свое далекое детство – в мир пахучих трав, стрекоз, бабочек и, конечно же, лошадей, которые паслись на привязи, каждая около своего кола. Он частенько брал с собой хлеб и угощал лошадей, а если хлеба не было, все равно останавливался возле них, ласково поглаживал, трепал по теплым бархатным губам. Лошади волновали его, но чаще вызывали чувство жалости и какой-то непонятной вины перед ними. Конюх Миколка, вечно пьяный, иногда сутками не заявлялся к ним, и лошади стояли голодные, изнывая от жажды, страдая от гнуса, который тучами вился над ними. На этот раз человек не шел, а бежал к лошадям, потому что увидел среди них свою любимицу Рыжуху, лошадку некрупную, неказистую, но очень выносливую и какую-то особенно чистую, аккуратную, с живым, веселым характером. Обычно она радостно встречала его, но в этот день стояла около кола неподвижно, окаменело, даже от угощения отвернула голову. Человек схватил ее за челку, притянул к себе и, потрясенный, увидел… слезы. Большие лошадиные слезы. “Рыжуха, Рыжуха, что с тобой?” И она поведала, что у них (лошадей) был спор о жизни, лошадиной жизни, разумеется. Рыжуха сказала, что было время, когда лошадей любили и холили, жалели и берегли. Сотоварищи подняли ее на смех. Говоря об этом, кобылка снова расплакалась. Человек насилу успокоил ее. И вот что она рассказала. На дальнем покосе, где она работала (а труд был каторжный), Рыжуха ходила в упряжке с одной старой кобылой, которая старалась подбодрить напарницу своими песнями. Из этих песен Рыжуха узнала про времена, когда лошадей называли кормилицами, холили и ласкали, вкусно кормили, украшали лентами. Слушая песни Забавы (так звали старую лошадь), ее напарница забывала о жаре, о тяжелой косилке, которую тащила, про удары злого мужика. Рыжухе не верилось, что было оно, беспечальное лошадиное житье, на Забава уверяла, что в песнях все правда, их пела ей еще мать. А мать их слышала от своей матери. Когда лошадей вывели на луг. Рыжуха стала не п. песни старой кобылы, но на нее закричали: “Вранье нее что!.. 11е растравляй нам душу. И так тошно”. И теперь лошадка с надеждой и мольбой обратилась к человеку: “Скажите, были такие времена, когда нам, лошадям, жилось хорошо?” Рассказчик не выдержал ее прямого, честного взгляда, отвел глаза в сторону. И тут ему показалось, что все лошади смотрят на него, ждут ответа. Неизвестно, сколько времени продолжалась эта молчаливая пытка, но человек весь взмок. Он знал, что правду говорила старая кобыла. Да, были такие времена, и совсем недавно, когда лошадью дышали, скармливали ей самый лакомый кусок, а то и последнюю краюху хлеба, всей семьей встречали ее после работы, и сколько ласковых слов выслушала она, с какой любовью ухаживали за ней, водили на водопой, скребли, чистили. Лошадь была сокровищем, надеждой и опорой крестьянской семьи. А как веселились в праздники! Как бесшабашны, как прекрасны были русские гулянья на лошадях в Масленицу. Нигде больше такого не увидишь. “Все преображалось, как в сказке. Преображались мужики и парни… преображались лошади. Эх, гулюшки, эх, родимые! Не подкачайте! Потешьте сердце молодецкое!.. Радугами плясали в морозном воздухе цветастые, узорчатые дуги… и колокольцы, колокольцы – услада русской души”. Первой игрушкой крестьянского сына был деревянный конь, про сивку-бурку пела ему мать, конской подковой – символом счастья – встречало в деревне каждое крыльцо. “Все – конь, все – от коня: вся жизнь крестьянская, с рождения до смерти”. Стоит ли удивляться, что из-за коня, из-за кобылы вскипали страсти в первые колхозные годы. У конюшни толклись с утра до ночи, присматривались каждый к своей лошади, ругали конюхов за нерадивость. Ведь мужики всю жизнь кормились от лошади. Рассказчик вспоминает, как давно, еще до войны, не мог спокойно пройти мимо своего Карька, который, как солнце, освещал всю жизнь их многодетной семьи. В сорок седьмом вернулся он в деревню. Голод, разор, запустение. И сразу вспомнился Карько. Конюх-старик ответил ему, что нет уже Карька. Богу душу отдал в самый День Победы.
Это книга.
Отрывок:
В этой книги вы встретите Нюшу, но не ту что знаете, эта другая Нюша.
"...Мир в котором я живу удивителен. На днях встретил одного чудика, он мне показал то ли фокус толи магию. Он припрыгнул и завис в воздухе. А потом он сказал мне, что ничего удивительного, что так даже я могу, но я не верю ему. Так же он сказал мне, что он из реального мира, что он не местный. Наш мир он назвал менталом.
Мы пообщались где-то полчаса, а потом он просто взял и улетел, подняв после себя ворох пыли. Было лето, день. Я и раньше слышал истории из детства, я бы даже сказал легенды, о странных людях, которые как бы были гостями в нашем мире. Те же люди рассказывали о мирах где вообще можно летать просто так. Про наш мир, что в нашем мире можно летать я узнал от моего гостя. Но столько я не пробовал не получалось, видимо нам коренным жителям «ментала» не дано это.
После этой встречи я стал более внимательным, стал различать кто местный, а кто нет. Хотя, как я понял это не просто. Дело в том что те кто приходили в наш мир, не отличались особо. Они ходили, беседовали с нами, знали название улиц. Я не знаю как описать их отличие от нас, это надо прочувствовать, иначе никак..."
Всякий раз, когда рассказчик спускался с угора (холма) на луг, он как бы снова попадал в свое далекое детство – в мир пахучих трав, стрекоз, бабочек и, конечно же, лошадей, которые паслись на привязи, каждая около своего кола. Он частенько брал с собой хлеб и угощал лошадей, а если хлеба не было, все равно останавливался возле них, ласково поглаживал, трепал по теплым бархатным губам. Лошади волновали его, но чаще вызывали чувство жалости и какой-то непонятной вины перед ними. Конюх Миколка, вечно пьяный, иногда сутками не заявлялся к ним, и лошади стояли голодные, изнывая от жажды, страдая от гнуса, который тучами вился над ними. На этот раз человек не шел, а бежал к лошадям, потому что увидел среди них свою любимицу Рыжуху, лошадку некрупную, неказистую, но очень выносливую и какую-то особенно чистую, аккуратную, с живым, веселым характером. Обычно она радостно встречала его, но в этот день стояла около кола неподвижно, окаменело, даже от угощения отвернула голову. Человек схватил ее за челку, притянул к себе и, потрясенный, увидел… слезы. Большие лошадиные слезы. “Рыжуха, Рыжуха, что с тобой?” И она поведала, что у них (лошадей) был спор о жизни, лошадиной жизни, разумеется. Рыжуха сказала, что было время, когда лошадей любили и холили, жалели и берегли. Сотоварищи подняли ее на смех. Говоря об этом, кобылка снова расплакалась. Человек насилу успокоил ее. И вот что она рассказала. На дальнем покосе, где она работала (а труд был каторжный), Рыжуха ходила в упряжке с одной старой кобылой, которая старалась подбодрить напарницу своими песнями. Из этих песен Рыжуха узнала про времена, когда лошадей называли кормилицами, холили и ласкали, вкусно кормили, украшали лентами. Слушая песни Забавы (так звали старую лошадь), ее напарница забывала о жаре, о тяжелой косилке, которую тащила, про удары злого мужика. Рыжухе не верилось, что было оно, беспечальное лошадиное житье, на Забава уверяла, что в песнях все правда, их пела ей еще мать. А мать их слышала от своей матери. Когда лошадей вывели на луг. Рыжуха стала не п. песни старой кобылы, но на нее закричали: “Вранье нее что!.. 11е растравляй нам душу. И так тошно”. И теперь лошадка с надеждой и мольбой обратилась к человеку: “Скажите, были такие времена, когда нам, лошадям, жилось хорошо?” Рассказчик не выдержал ее прямого, честного взгляда, отвел глаза в сторону. И тут ему показалось, что все лошади смотрят на него, ждут ответа. Неизвестно, сколько времени продолжалась эта молчаливая пытка, но человек весь взмок. Он знал, что правду говорила старая кобыла. Да, были такие времена, и совсем недавно, когда лошадью дышали, скармливали ей самый лакомый кусок, а то и последнюю краюху хлеба, всей семьей встречали ее после работы, и сколько ласковых слов выслушала она, с какой любовью ухаживали за ней, водили на водопой, скребли, чистили. Лошадь была сокровищем, надеждой и опорой крестьянской семьи. А как веселились в праздники! Как бесшабашны, как прекрасны были русские гулянья на лошадях в Масленицу. Нигде больше такого не увидишь. “Все преображалось, как в сказке. Преображались мужики и парни… преображались лошади. Эх, гулюшки, эх, родимые! Не подкачайте! Потешьте сердце молодецкое!.. Радугами плясали в морозном воздухе цветастые, узорчатые дуги… и колокольцы, колокольцы – услада русской души”. Первой игрушкой крестьянского сына был деревянный конь, про сивку-бурку пела ему мать, конской подковой – символом счастья – встречало в деревне каждое крыльцо. “Все – конь, все – от коня: вся жизнь крестьянская, с рождения до смерти”. Стоит ли удивляться, что из-за коня, из-за кобылы вскипали страсти в первые колхозные годы. У конюшни толклись с утра до ночи, присматривались каждый к своей лошади, ругали конюхов за нерадивость. Ведь мужики всю жизнь кормились от лошади. Рассказчик вспоминает, как давно, еще до войны, не мог спокойно пройти мимо своего Карька, который, как солнце, освещал всю жизнь их многодетной семьи. В сорок седьмом вернулся он в деревню. Голод, разор, запустение. И сразу вспомнился Карько. Конюх-старик ответил ему, что нет уже Карька. Богу душу отдал в самый День Победы.