От чацкого тянутся явственные нити к онегину и печорину — их роднит между собой и общий генезис из обедневшего родовитого дворянства, и культурное превосходство над средой, и стремление порвать с ней, тяга в чужие края, уход в экзотику и т. д." (д. благой, статья "грибоедов" в " энциклопедии в 11 томах", том 2, 1929 г.) чацкий, как личность, несравненно выше и умнее онегина и лермонтовского печорина. он искренний и горячий деятель, а те — паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. ими заканчивается их время, а чацкий начинает новый век — и в этом все его значение и весь «ум». и онегин, и печорин оказались неспособны к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них все истлело. они были даже «озлоблены», носили в себе и «недовольство» и бродили как тени с «тоскующею ленью». но презирая пустоту жизни, праздное барство, они поддавались ему и не подумали ни бороться с ним, ни бежать окончательно. < > оба томились, задыхались в своей среде, и не знали, чего хотеть. онегин пробовал читать, но зевнул и бросил, потому что ему и печорину была знакома одна наука "страсти нежной", а прочему всему они учились "чему-нибудь и как-нибудь" - и им нечего было и печорины - вот представители целого класса, почти породы ловких < > они [онегин и печорин] и новизной идей умели блистать, как новизной костюма, новых духов и прочее. заехав в глушь, онегин поражал всех тем, что к "к ручке не подходит, стаканами, а не рюмками пил красное вино", говорил просто: "да и нет" вместо "да-с и нет-с". он морщится от "брусничной воды", в разочаровании бранит луну "глупой" - и небосклон тоже. он на гривенник нового и, вмешавшись "умно", а не как чацкий "глупо", в любовь ленского и ольги и убив ленского, увез с собой не "мильон", а на "гривенник" же и < > , ни онегин, ни печорин, эти франты, не сделали бы того, что проделал в сенях чацкий. те были слишком дрессированы "в науке страсти нежной", а чацкий отличается и, между прочим, искренностью и простотой, и не умеет и не хочет рисоваться. он не франт, не < > тем чацкому досталось выпить до дна горькую чашу - не найдя ни в ком "сочувствия живого", и уехать, увозя с собой только "мильон терзаний". ни онегин, ни печорин не поступили бы так неумно вообще, в деле любви и сватовства особенно. но зато они уже побледнели и обратились для нас в каменные статуи, а чацкий остается и останется всегда в живых за эту свою "глупость"" (и. гончаров "мильон терзаний", 1871 г.) это была сравнительная характеристика чацкого, онегина и печорина, анализ образов, оценка критиков и пр.
Захар и Обломов во многом очень похожи. Оба они из Обломовки, оба выросли в одной и той же обстановке, получили одинаковое воспитание, с некоторой поправкой на общественный круг. То есть и Обломов, и Захар выросли в атмосфере неги, медлительности и бездействия. Жизнь, состоящая из еды и сна, наложила свой отпечаток на Илью Обломова. Но Захар также не миновал подобной судьбы. Его понятия нормальной жизни сводятся к тихому и мирному сельскому существованию, когда не нужно никуда спешить, чистить барину одежду и особенно часто убираться в квартире.
Гончаров включением в роман такого «двойника» Обломова добился значительной масштабности и обобщенности повествования. Если бы Захара не было, допустим, слугой Ильи Ильича стал бы расторопный малый, исполняющий свои обязанности, в лице Обломова читатель мог прежде всего увидеть обленившееся барство. Но глобальная лень - обломовщина - не минует любого, не ей противиться.
Обломовщина - это не только Обломов, но и Захар с его рабской преданностью барину, и одновременно - нежеланием менять устоявшийся быт, совершенствовать себя и окружающий мир.
Захар и Обломов во многом очень похожи. Оба они из Обломовки, оба выросли в одной и той же обстановке, получили одинаковое воспитание, с некоторой поправкой на общественный круг. То есть и Обломов, и Захар выросли в атмосфере неги, медлительности и бездействия. Жизнь, состоящая из еды и сна, наложила свой отпечаток на Илью Обломова. Но Захар также не миновал подобной судьбы. Его понятия нормальной жизни сводятся к тихому и мирному сельскому существованию, когда не нужно никуда спешить, чистить барину одежду и особенно часто убираться в квартире.
Гончаров включением в роман такого «двойника» Обломова добился значительной масштабности и обобщенности повествования. Если бы Захара не было, допустим, слугой Ильи Ильича стал бы расторопный малый, исполняющий свои обязанности, в лице Обломова читатель мог прежде всего увидеть обленившееся барство. Но глобальная лень - обломовщина - не минует любого, не ей противиться.
Обломовщина - это не только Обломов, но и Захар с его рабской преданностью барину, и одновременно - нежеланием менять устоявшийся быт, совершенствовать себя и окружающий мир.