Уже в первых, ещенесовершенных стихотворных опытах личная участь представляется Лермонтовувполне предсказуемой. Юный романтик пророчит себе одиночество, страдания игероическую смерть. Его всюду встречает мертвящий хлад, упорное непонимание, ивсе попытки наладить контакт с другими людьми или фантастическими существамикончаются крахом. И так длится до последних минут короткой (около 27 лет),можно сказать, мгновенной, как вспышка зарницы, как отблеск падающей звезды,жизни. Было бы неправильно трагизм лермонтовского творчества отнести на счетбайронической «мировой скорби» или искать его причины только в собственнойдушевной организации Лермонтова. Как никто другой, поэт жаждал света, простотыи сердечности, но в современном ему обществе его всюду подстерегали обман,клевета, порок. Нищему, пользуясь его слепотой, кладут в протянутую руку вместомонеты камень, возлюбленная почти открыто смеется над пламенными чувствамиюноши, друг клевещет за спиной. Таково ближайшее окружение, а во всем огромномчеловеческом мире «ничтожество» выглядит «благом», нравственное уродствовыдается за исключительное моральное достоинство, рабское молчание — занеслыханную смелость. Перед лицом очевидных «превращений» и утраты мерыценностей трудно не впасть в отчаяние и удержаться от презрения. И хотяЛермонтов не растерял «семена веры» и сохранил в своей душе ясные и всемпонятные жизненные принципы в их неразложимой общечеловеческой, народной идетски-наивной простоте (недаром он столь часто обращался к миру ребенка, к егоне замутненным социальными наслоениями чувствам), в его лирике чаще слышатсяноты скорби, ярости, негодования, глубокого скептицизма и беспощадной критики.Чем выше были требования поэта к обществу, тем решительнее осуждениеправопорядка и тем суровее проклятия, бросаемые ему. Отрицание Лермонтова имелосвоей оборотной стороной утверждение гуманных начал, а недовольство моральюсвоих современников возникало из признания безусловной ценности личности.
Лермонтов набросал портрет, состоящий не из пороков, а из противоречий. А главное, дал понять, что ту жажду, которой страдает этот человек, не утолить из колодца с минеральной водой. Губительный для всех, кроме самого себя, П. подобен пушкинскому анчару. Его трудно представить среди желтеющей нивы, в русском пейзаже. Он все больше где-то на востоке — Кавказ, Персия.
С теплотой в голосе рассказывает Максим Максимыч автору о своей первой встрече с Григорием Александровичем: "Он был такой тоненький, бледненький, мундир был на нем такой новенький. "
"Моя душа испорчена светом, воображение, беспокойное сердце ненасытное" - признается он Максим Максимычу. Он не верит в дружбу, потому что "из двух друзей всегда один раб другого". По его определению, счастье — это "насыщенная гордость". Это изначально неверное утверждение толкает его к бешеной погоне за "приманками страстей", которая, по сути, и составляет смысл его жизни.
Он задает себе мучительный вопрос: "Зачем я жил? Для какой цели я родился? "
Печорин видит себя овладевающим чужой душой, и это приносит ему наслаждение, мечта о господстве над человеком, пусть всего лишь слабой женщиной, лелеет его душу. «Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие» , - рассуждает Печорин.
С теплотой в голосе рассказывает Максим Максимыч автору о своей первой встрече с
Григорием Александровичем: "Он был такой тоненький, бледненький, мундир был на нем такой новенький. "
"Моя душа испорчена светом, воображение, беспокойное сердце ненасытное" - признается он Максим Максимычу.
Он не верит в дружбу, потому что "из двух друзей всегда один раб другого".
По его определению, счастье — это "насыщенная гордость". Это изначально
неверное утверждение толкает его к бешеной погоне за "приманками страстей", которая, по сути, и составляет смысл его жизни.
Он задает себе мучительный вопрос: "Зачем я жил? Для какой цели я родился? "
Печорин видит себя овладевающим чужой душой, и это приносит ему наслаждение, мечта о господстве над человеком, пусть всего лишь слабой женщиной, лелеет его душу.
«Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие» , - рассуждает Печорин.