Ще перед війною в тій школі, де вчився Кость Квітка, малювання і креслення викладав старомодний учитель Аполлінарій Феоктистович, на прізвисько Циркуль. Цю прикладку Кость приклав своєму вчителеві, скоро тільки перейшов до шостого класу, і вона прижилася.
Високий, худорлявий, у чорному, ще царських часів, сурдуті, Аполлінарій Феоктистович зовні навіть виправдував дане йому наймення. Проте менш за все цього обтягнутого чорним сукном чоловіка можна було назвати сухим і черствим. Він був старомодний, трохи гоноровитий, але тільки не сухий.
На своєму предметі Аполлінарій Феоктистович знався добре, однак був надто м’якосердий, і ця його м’якосердість не йшла на користь навчанню. Школярі знали, що перед революцією їхній учитель викладав у гімназії латину. І хоч аніякої цікавості до латини шестикласники, звісно ж, не виявляли, проте на уроках Аполлінарія Феоктистовича зчаста лунала ця мертва, але гарна мова.
будь ласка прочитайте її висловити свою думку я вас я можу вам скинуть +100 на карту все чесно якщо все правильно зробити
Трактовка этого стихотворения в течение долгого времени оставалась весьма неоднозначной. Основным источником разночтений служит явное, на первый взгляд, противоречие между смыслом двух последних строф. Если в четвертой строфе, как полагает большинство пушкинистов, поэт признает заслугой своего творчества его общественную и даже политическую активность («...в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал»), то трудно объяснимым становится полное равнодушие к общественному отклику, провозглашенное в пятой строфе («Хвалу и клевету приемли равнодушно»). Однако если прочитывать это стихотворение в контексте других произведений, посвященных этой же теме, то противоречие снимается.
Тема божественного призвания поэта, развернутая в «Пророке» и через другие стихотворения цикла, подытожена здесь в последней строфе:
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, на требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
Из верности божественному призванию вытекает взаимосвязь двух других тем. Прежде всего, это гордая независимость поэта и его творчества, возвышающая их над обществом, государством, временем («Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа»). Поскольку поэт должен быть послушен лишь «веленью Божию», то естественно, что только он сам и может оценить свой труд. Осознание исполненного призвания приводит к тому, что поэт пророчески предсказывает свое творческого бессмертие.
Таким образом, сюжет стихотворения обладает вовсе не противоречивой, а строгой и стройной внутренней логикой. От непокорного вознесения над обществом и временем (1 строфа) лирическая мысль движется к предсказанию своей судьбы в будущем (2—3 строфы), поясняет предсказание (4 строфа) и приходит к итогу — к божественному призванию поэта.