Русский художник Виктор Васнецов написал немало картин, связанных с русским эпосом, сказками и былинами, русской историей. Но картина "Богатыри", безусловно, является вершиной его творчества. Это зрелая эпическая работа, созданию которой живописец отдал чуть ли не тридцать лет. Она была завершена в 1898 году. Эту картину часто называют "Три богатыря", что, конечно, отражает суть картины: на ней изображены трое русских витязей, сильных, достойных, красивых, надежных. Эти сказочные персонажи хорошо знакомы нам по народным русским былинам. Все они одеты в воинские доспехи, у каждого в руках оружие. Они несут дозор где-то в холмистых полях, смотрят, все ли в порядке в земле Русской.
Сила, мудрость, молодость и удача - вот что олицетворяет собой эта могучая троица, вышедшая из древних сказаний. Мы знаем имена каждого из них. В центре находится вглядывающийся вдаль величавый богатырь, исполненный сил. Это Илья Муромец. По левую руку его Добрыня Никитич, о котором известно, что он обладал знаниями, смекалкой, опытом. Справа от Ильи Муромца Алеша Попович, молодой, веселый, миловидный юноша, лиричный и романтичный. Недаром к седлу у него сзади прикреплены гусли. У каждого из героев свое оружие, что дает им возможность сражаться против любого врага. Илья Муромец держит в руках копье. Добрыня Никитич достает из ножен меч, а Алеша Попович уверенно держит лук. Они смогут защитить свою землю. Шлемы богатырей отчасти напоминают церковные купола, неслучайно Васнецов как художник придал значение этому моменту.
Сюжет картины сказочный и символический, при этом зрителю знакома и понятна каждая деталь полотна, мы все знаем имена трех богатырей. Мы понимаем, что былина о трех богатырях относит нас к тому времени, когда над Русью нависло монголо-татарское иго. Но символичность картины состоит и в том, что она напоминает: в русской земле всегда было достаточно героев. Посадка в седле говорит о том, что богатыри чувствуют себя уверенно, непоколебимо. Ветер теребит гривы и хвосты лошадей, что добавляет драматизма в картину. Каждый герой наделен своей индивидуальностью, каждый представляет тип русского воина. Вместе с тем, они вместе являют собой одно целое, одну объединенную силу. Они вместе и, значит, непобедимы.
ЭТЮД — термин, употребляющийся в музыке и в живописи, по аналогии применяемый и в области литературы. В музыке играет роль упражнения, преследуя технические задачи. Но наряду с развитием техники, этюд нередко достигает и чисто-художественных целей: таковы симфонические этюды Шумана, этюды Шопена. То же двойственное значение этюда и в области живописи: служебное и самостоятельно-художественное. Но служебный смысл живописного этюда помимо того, чем он определяется в музыке (развития технических навыков) , определяется еще и как подготовительная работа к крупному полотну, предварительная разработка деталей большой картины. Следовательно, как явление служебное, этюд здесь в свою очередь распадается на две категории.
Во всех этих смыслах своих название этюда применяется и к произведению слова: этюд в литературе встречается и как техническое упражнение, и как подготовительная работа, и как самостоятельно-художественное произведение.
Как техническое упражнение, лишенное своих художественных заданий, этюд, естественно, в печати не появляется. Такие этюды наиболее наблюдаемы в области стихотворной техники, по преимуществу у начинающих поэтов. Но в силу связи между формальной стороной стихотворения и его художественным смыслом, технические этюды в чистом виде своем почти не встречаются.
Второе значение этюда (как подготовительной работы) наиболее отчетливо проявлено в области литературно-критической. Многие из книг о современном искусстве не что иное, как сборники подобных этюдов, возникших в разное время и соединенных лишь впоследствии в одно целое. Такова, например, книга Андрея Белого — «Символизм» , такова книга В. Брюсова — «Далекие и близкие» и множество других. В литературной критике характер такой этюдной подготовки гораздо больше воздействует на органическое строение книги в ее целом, чем это наблюдается в живописи. Действительно, в живописи всякий подготовительный этюд должен быть целиком перевоссоздан художником на большом полотне, чем достигается органическое единство не только общего замысла, центральной художественной идеи, но и самой формы произведения. В литературной же критике совсем не так: книга, составленная из этюдов, при всем единстве идейного построения, распадается формально на отдельные части, — расчленяется.
Этюд в третьем своем значении (как опыт, приобретающий самостоятельную художественную ценность) встречается и в литературной критике, и в художественной прозе, и в стихотворном творчестве. Литературно-критический этюд отличается от исследования, по внутреннему построению своему, тем, что ставит себе менее широкие задачи и охватывает менее обширный материал. Характерными в этом смысле этюдами должны быть признаны в «Символизме» А. Белого «Опыт характеристики русского четырехстопного ямба» и «Не пой, красавица, при мне» А. Пушкина, опыт описания. Чем более детализирована тема, чем более она отчетлива, тем более отчетливой и углубленной разработки требует она. И на отчетливости мысли, на диалектической стройности, прежде всего основана эстетическая сторона литературно-критического этюда. Отчетливость мысли связана с отчетливостью слова, что также созданию художественного впечатления. Небольшие же размеры этюда дают возможность пользоваться более образным и выразительным языком, более взыскательно употреблять слова, чем это принято в крупном исследовании.
"Три богатыря на страже границ"
Русский художник Виктор Васнецов написал немало картин, связанных с русским эпосом, сказками и былинами, русской историей. Но картина "Богатыри", безусловно, является вершиной его творчества. Это зрелая эпическая работа, созданию которой живописец отдал чуть ли не тридцать лет. Она была завершена в 1898 году. Эту картину часто называют "Три богатыря", что, конечно, отражает суть картины: на ней изображены трое русских витязей, сильных, достойных, красивых, надежных. Эти сказочные персонажи хорошо знакомы нам по народным русским былинам. Все они одеты в воинские доспехи, у каждого в руках оружие. Они несут дозор где-то в холмистых полях, смотрят, все ли в порядке в земле Русской.
Сила, мудрость, молодость и удача - вот что олицетворяет собой эта могучая троица, вышедшая из древних сказаний. Мы знаем имена каждого из них. В центре находится вглядывающийся вдаль величавый богатырь, исполненный сил. Это Илья Муромец. По левую руку его Добрыня Никитич, о котором известно, что он обладал знаниями, смекалкой, опытом. Справа от Ильи Муромца Алеша Попович, молодой, веселый, миловидный юноша, лиричный и романтичный. Недаром к седлу у него сзади прикреплены гусли. У каждого из героев свое оружие, что дает им возможность сражаться против любого врага. Илья Муромец держит в руках копье. Добрыня Никитич достает из ножен меч, а Алеша Попович уверенно держит лук. Они смогут защитить свою землю. Шлемы богатырей отчасти напоминают церковные купола, неслучайно Васнецов как художник придал значение этому моменту.
Сюжет картины сказочный и символический, при этом зрителю знакома и понятна каждая деталь полотна, мы все знаем имена трех богатырей. Мы понимаем, что былина о трех богатырях относит нас к тому времени, когда над Русью нависло монголо-татарское иго. Но символичность картины состоит и в том, что она напоминает: в русской земле всегда было достаточно героев. Посадка в седле говорит о том, что богатыри чувствуют себя уверенно, непоколебимо. Ветер теребит гривы и хвосты лошадей, что добавляет драматизма в картину. Каждый герой наделен своей индивидуальностью, каждый представляет тип русского воина. Вместе с тем, они вместе являют собой одно целое, одну объединенную силу. Они вместе и, значит, непобедимы.
Во всех этих смыслах своих название этюда применяется и к произведению слова: этюд в литературе встречается и как техническое упражнение, и как подготовительная работа, и как самостоятельно-художественное произведение.
Как техническое упражнение, лишенное своих художественных заданий, этюд, естественно, в печати не появляется. Такие этюды наиболее наблюдаемы в области стихотворной техники, по преимуществу у начинающих поэтов. Но в силу связи между формальной стороной стихотворения и его художественным смыслом, технические этюды в чистом виде своем почти не встречаются.
Второе значение этюда (как подготовительной работы) наиболее отчетливо проявлено в области литературно-критической. Многие из книг о современном искусстве не что иное, как сборники подобных этюдов, возникших в разное время и соединенных лишь впоследствии в одно целое. Такова, например, книга Андрея Белого — «Символизм» , такова книга В. Брюсова — «Далекие и близкие» и множество других. В литературной критике характер такой этюдной подготовки гораздо больше воздействует на органическое строение книги в ее целом, чем это наблюдается в живописи. Действительно, в живописи всякий подготовительный этюд должен быть целиком перевоссоздан художником на большом полотне, чем достигается органическое единство не только общего замысла, центральной художественной идеи, но и самой формы произведения. В литературной же критике совсем не так: книга, составленная из этюдов, при всем единстве идейного построения, распадается формально на отдельные части, — расчленяется.
Этюд в третьем своем значении (как опыт, приобретающий самостоятельную художественную ценность) встречается и в литературной критике, и в художественной прозе, и в стихотворном творчестве. Литературно-критический этюд отличается от исследования, по внутреннему построению своему, тем, что ставит себе менее широкие задачи и охватывает менее обширный материал. Характерными в этом смысле этюдами должны быть признаны в «Символизме» А. Белого «Опыт характеристики русского четырехстопного ямба» и «Не пой, красавица, при мне» А. Пушкина, опыт описания. Чем более детализирована тема, чем более она отчетлива, тем более отчетливой и углубленной разработки требует она. И на отчетливости мысли, на диалектической стройности, прежде всего основана эстетическая сторона литературно-критического этюда. Отчетливость мысли связана с отчетливостью слова, что также созданию художественного впечатления. Небольшие же размеры этюда дают возможность пользоваться более образным и выразительным языком, более взыскательно употреблять слова, чем это принято в крупном исследовании.