Евгений Онегин получил типичное для своего времени и общественного положения модное домашнее воспитание и образование: сначала французская гувернантка, а затем гувернер — “француз убогий, чтоб не измучилось дитя, учил его всему шутя, не докучал моралью строгой... ” В результате “Он знал довольно по-латыни, чтоб эпиграфы разбирать”, имел достаточное представление о литературном процессе, чтобы поддерживать светский разговор: “...помнил, хоть не без греха, из Энеиды два стиха”, “бранил Гомера, Феокрита”, хотя “не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить”. Столь же неглубоки были его познания в мировой истории, “но дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил он в памяти своей”. Правда, Евгений “...читал Адама Смита и был глубокий эконом”, но как раз прогрессивные экономические теории не обсуждались в кругу его знакомых. Одним словом, образованность Онегина была поверхностной, несистематичной, и только “...счастливый талант без принужденья в разговоре коснуться до всего слегка, с ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре” позволяли ему в глазах окружающих выглядеть достаточно просвященным, критически мыслящим человеком. К тому же требования аристократического общества были весьма низкими, и Онегина охотно принимали в свете
1. Из того ли то из города из Мурома,
Из того села да Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец.
2.А подъехал как ко силушке великоей,
Он как стал-то эту силушку великую,
Стал конем топтать да стал копьем колоть,
А й побил он эту силу всю великую.
3.А то свищет Соловей да по-соловьему,
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,
И от его ли то от посвиста соловьего,
И от его ли то от покрика звериного
Те все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются, -
А что есть людей - то все мертвы лежат.
4. Он тетивочку шелковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в того-то Соловья Разбойника,
Ему выбил право око со косицею,
Он спустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повез его по славну по чисту полю,
Мимо гнездышка повез да соловьиного.
5.Крест-от клал он по-писаному,
Вел поклоны по-ученому,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Еще всем его князьям он подколенныим.
6.- Ай ты славныя Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутреню христосскую во Муроме,
А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,
То моя дорожка призамешкалась.
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную,
Мимо славну реченьку Смородину,
Мимо славную березу ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест.
7.- Ай же мужичища-деревенщина,
Во глазах, мужик, да подлыгаешься,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
8.- Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тко ты, собака, по-звериному.
9.А й тут старый-от казак да Илья Муромец,
Он скорешенько садился на добра коня,
А й он вез-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Евгений Онегин получил типичное для своего времени и общественного положения модное домашнее воспитание и образование: сначала французская гувернантка, а затем гувернер — “француз убогий, чтоб не измучилось дитя, учил его всему шутя, не докучал моралью строгой... ” В результате “Он знал довольно по-латыни, чтоб эпиграфы разбирать”, имел достаточное представление о литературном процессе, чтобы поддерживать светский разговор: “...помнил, хоть не без греха, из Энеиды два стиха”, “бранил Гомера, Феокрита”, хотя “не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить”. Столь же неглубоки были его познания в мировой истории, “но дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил он в памяти своей”. Правда, Евгений “...читал Адама Смита и был глубокий эконом”, но как раз прогрессивные экономические теории не обсуждались в кругу его знакомых. Одним словом, образованность Онегина была поверхностной, несистематичной, и только “...счастливый талант без принужденья в разговоре коснуться до всего слегка, с ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре” позволяли ему в глазах окружающих выглядеть достаточно просвященным, критически мыслящим человеком. К тому же требования аристократического общества были весьма низкими, и Онегина охотно принимали в свете