12 августа я проснулся от того как меня будил карл иваныч. он ударил над самой моей головой хлопушкой. я не хотел вставать, но карл принялся меня щекотать, и мне пришлось подняться. вошел дядька николай — маленький, чистенький человечек, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой приятель карла иваныча. он нес наши платья и обувь. володе сапоги, а мне покуда еще несносные башмаки с бантиками. и мы начали одеваться. когда все оделись,
карл иваныч повел нас вниз — здороваться с матушкой. матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другою — кран самовара, из которого вода текла через верх чайника на поднос. перед роялем сидела моя сестрица любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды. поздоровавшись со мною, maman взяла обеими руками мою голову и откинула ее назад, потом посмотрела пристально на меня и сказала:
— ты плакал сегодня?
я не отвечал. она поцеловала меня в глаза и по- спросила:
— о чем ты плакал?
когда она разговаривала с нами дружески, она всегда говорила на том языке, который знала в совершенстве.
— это я во сне плакал, maman, — сказал я, припоминая со всеми подробностями выдуманный сон и невольно содрогаясь при этой мысли.
— ну, ступайте теперь к папе, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем пойдет на гумно. он стоял подле письменного стола и, указывая на какие-то конверты, бумаги и кучки денег, горячился и с жаром толковал что-то приказчику якову михайлову, который, стоя на своем обычном месте, заложив руки за спину, быстро и в разных направлениях шевелил пальцами. поздоровавшись, папа сказал, что будет нам в деревне баклуши бить, что мы перестали быть маленькими и что пора нам серьезно учиться.
— вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в москву и беру вас с собою, — сказал он. — вы будете жить у бабушки, а maman с девочками остается здесь. и вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны. мне , жалко стало матушку, и вместе с тем мысль, что мы точно стали большие, радовала меня. по дороге наверх я забежал на террасу. у дверей, на солнышке, зажмурившись, лежала любимая борзая собака отца — милка.
12 августа я проснулся от того как меня будил карл иваныч. он ударил над самой моей головой хлопушкой. я не хотел вставать, но карл принялся меня щекотать, и мне пришлось подняться. вошел дядька николай — маленький, чистенький человечек, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой приятель карла иваныча. он нес наши платья и обувь. володе сапоги, а мне покуда еще несносные башмаки с бантиками. и мы начали одеваться. когда все оделись,
карл иваныч повел нас вниз — здороваться с матушкой. матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другою — кран самовара, из которого вода текла через верх чайника на поднос. перед роялем сидела моя сестрица любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды. поздоровавшись со мною, maman взяла обеими руками мою голову и откинула ее назад, потом посмотрела пристально на меня и сказала:
— ты плакал сегодня?
я не отвечал. она поцеловала меня в глаза и по- спросила:
— о чем ты плакал?
когда она разговаривала с нами дружески, она всегда говорила на том языке, который знала в совершенстве.
— это я во сне плакал, maman, — сказал я, припоминая со всеми подробностями выдуманный сон и невольно содрогаясь при этой мысли.
— ну, ступайте теперь к папе, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем пойдет на гумно. он стоял подле письменного стола и, указывая на какие-то конверты, бумаги и кучки денег, горячился и с жаром толковал что-то приказчику якову михайлову, который, стоя на своем обычном месте, заложив руки за спину, быстро и в разных направлениях шевелил пальцами. поздоровавшись, папа сказал, что будет нам в деревне баклуши бить, что мы перестали быть маленькими и что пора нам серьезно учиться.
— вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в москву и беру вас с собою, — сказал он. — вы будете жить у бабушки, а maman с девочками остается здесь. и вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны. мне , жалко стало матушку, и вместе с тем мысль, что мы точно стали большие, радовала меня. по дороге наверх я забежал на террасу. у дверей, на солнышке, зажмурившись, лежала любимая борзая собака отца — милка.