Упізнай героя з тврору Астрід Ліндгрен «Міо, мій Міо»
- - «…у нього страшне кам’яне серце, правої кисті в нього немає, а замість неї – залізний пазур, яким він видирає в людей серце з грудей» ;
- це був кремезний і дужий чоловік, «у нього був довгий рудий чуб, така сама довга руда борода й густі кущуваті брови,.. чорні від сажі руки»;
- у нього «білявий чуб, блакитні очі… короткі брунатні штани, сіра вовняна сорочка і червона шапочка»
- «…то був хлопчик з каштановим чубом і карими очима… він був поважний і чемний» ;
«Вгадай пропущене слово»: (запиши, вставляючи слово)
- «хлопці сиділи в … , мов двоє пташенят, коли поблизу ширяє шуліка»;
- хлопці сиділи в … зіщулені й тремтячі, як двоє зайченят, коли поблизу нишпає лис»;
- хлопці почували себе в … малими і нещасними серед розбурханих хвиль Мертвого озера»;
- хлопці відчували себе малими й заблуканими всередині… .
Формирование взглядов Григория начинается с дней Первой Мировой войны. Он служит в армии, более или менее поддерживая взгляды своих сослуживцев относительно порядков в стране, относительно государственного устройства. Он придерживается следующего мнения: «Нам необходимо свое, и прежде всего избавление казаков от всех опекунов будь то Корнилов, или Керенский, или Ленин. Обойдемся на своем поле и без этих фигур» .
Однако Григорий отчетливо видит, как несправедливо устроена жизнь: с одной стороны нарядные, обеспеченные офицеры, с другой – бесправные, вынужденные безропотно переносить издевательства командиров солдаты. Мировая война рождает в душе Григория противоречивые чувства. На фронте он держится храбро и мужественно, но все существо его протестует против бессмысленного убийства.
Получив ранение, он попадает в лечебницу, где встречает пулеметчика Гаранжу. Эта встреча сделала в душе главного героя глубокий переворот. Однажды ночью Мелехов разбудил Гаранжу и по объяснить суть войны, почему никто не объяснит народу ее “звериную сущность”. Гаранжа сказал, что любого агитатора убьют, а вот надо повернуть винтовки на тех, кто посылает людей на смерть. Власть надо скинуть, а войны будут до тех пор, пока будет “дурноедская власть”. А если во всем мире установится “рабоча хлиборобська власть”, уйдет злоба, вот тут и настанет “червона жизнь”. Слова Гаранжи глубоко въелись в душу Григория, заставив его коренным образом пересмотреть все свои взгляды. «Изо дня в день внедрял он в ум Григория досель неизвестные тому истины, разоблачал подлинные причины возникновения войны, едко высмеивал самодержавную власть. Григорий пробовал возражать, но Гаранжа забивал его в тупик во и Григорий вынужден был соглашаться» Мелехов вынужден был признать, что в словах Гаранжи звучала горькая правда, которая разбивала вдребезги сложившиеся у него отношения к происходившим событиям. Григорий возненавидел войну, рушились его представления о царе, о казачьем воинском долге.
На многое открыл Григорию глаза большевик Гаранжа, которому он говорит на прощание: “- Ну, хохол что глаза мне открыл. Теперь я зрячий и … злой! ”. М. Шолохов подчеркивает, что Григорий Мелехов не был последователен в своих взглядах. Под влиянием Гаранжи он становится “зрячим”, а Чубатый и Изварин будили в нем казацкие сословные взгляды, мечту о свободном Доне без царя и большевиков. Трудно Григорию, малограмотному казаку было разобраться и найти в происходящих событиях правду. Он с горечью признавался: “Блукаю я, как метель в степи”.
В своих шатаниях от одних политических взглядов к другим Мелехов старается найти ту правду, которая ближе к народу. Поэтому при встрече с ним подъесаул Изварин чувствует, что Григорий принял “красную веру”, и замечает: “Боюсь, что встретимся мы, Григорий, врагами”.
Объяснение:
Появлению святочной темы в литературе и В. А. Жуковский, которому для
русской баллады была необходима национальная
тема [1].
В это же время вырабатываются основные
разновидности текстов со святочным сюжетом,
закрепившиеся в литературе последующих десятилетий рассказ с этнографическими вставками, в которых святки изображались
как уходящая форма идеальной жизни;
− светская повесть с маскарадной интригой, в
которой использовались святочные сюжетные
ходы.
Однако тексты этого периода не образуют пока особого литературного жанра, и введенное в
обиход Н. Полевым словосочетание «святочный
рассказ», по существу, остается лишенным терминологического смысла [6, с. 54].
Литература и этнография середины XIX века
в процессе изучения народных обычаев и обрядов продолжают дополнять друг друга, что сохраняет питательную почву для святочного рассказа. Вместе с тем, в связи с остротой крестьянского во и с возрастанием интереса к народным проблемам, «святочные» тексты начинают создаваться на материале социально окрашенной деревенской жизни (Н. С. Лесков «Христос в гостях у мужика», А. П. Чехов «Ванька»,
Л. Андреев «Ангелочек», А. И Куприн «Тапер», и др.
это отрывок из научной статьи.