Антон Павлович Чехов - настоящий гений названий. Своими названиями он отражает истинную суть своих произведений. Например, в "Маленькой трилогии" название первого рассказа уже значимо и дает понять, о чем будут два других. В этих произведениях происходит противостояние человека и случая. И если в первом рассказе трилогии тема "случая" раскрывается буквально, то в двух других она завуалирована, и ее не всегда можно разглядеть.
Учитывая, что "футляр" - главная тема всех трех произведений, можно ли вообще предположить, что кто-то из главных героев счастлив? Потому что я считаю, что человек в футляре - это несчастный человек, потому что этот самый футляр загоняет тебя в рамки и накрывает своей обыденностью. Попробую разобраться в этом вопросе. В рассказе "Человек в футляре" Беликову достаточно было поместить себя в футляр (что он и сделал в итоге), чтобы полностью отгородиться от мира. Это человек, которого поглотила обыденность и банальность. Я не думаю, что он был счастлив или несчастлив, потому что он просто существовал, а не жил, и даже не осознавал этого. Даже когда счастье было совсем рядом, когда любовь могла ему выйти из своего футляра, он не мог противостоять своей "футлярной" природе. Поэтому можно сказать, что Беликов стал счастливым только тогда, когда лег в гроб. В рассказе "Крыжовник" футлярная природа главного героя, Чимши-Гималайского, выражается в его никчемном сне. Этот человек, в силу своей ограниченности, мечтал иметь собственный дом, во дворе которого рос бы крыжовник, и всю свою жизнь он посвятил достижению этой мечты. В конце концов, он смог достичь ее, но его ожидания не оправдались. Он получил то, что хотел, но совсем не так, как представлял себе всю жизнь. Стал ли он счастлив от того, что его мечта сбылась? Нет, не стал. Он только притворялся счастливым человеком. И я думаю, что главным доказательством этого является то, что он ел свой кислый крыжовник и восхищался им, восклицая, что он очень вкусный. На самом деле Чимши-Гималайский был глубоко несчастен, но он не мог в этом признаться.
Анализ «Каменного гостя» Белинский начинает словами: «Теперь мы приблизились к перлу созданий Пушкина и к богатейшему, роскошнейшему алмазу в его поэтическом венке... Для кого существует искусство как искусство, в его идеале, в его отвлеченной сущности, для
того «Каменный гость» не может не казаться, без всякого
сравнения, лучшим и высшим в художественном отношении созданием Пушкина».
В «Каменном госте», написанном в болдинскую осень
1830 года, Пушкину не впервые пришлось иметь дело
с культурой чужой страны, с темами, разработанными до
него в мировой литературе. За пять лет до «Каменного
гостя» Пушкин написал «Сцену из «Фауста»; в Болдине
он создал и «Скупого рыцаря».
Среди поэтов и драматургов, с которыми Пушкин
соревновался в разработке темы «Дон-Жуана», не было
гениев, равных Гете или Шекспиру, с которыми он встретился, работая над проблемами Фауста и Скупого. Но
в «Каменном госте» мы имеем более непосредственное
соревнование Пушкина со своими предшественниками,
чем с Гете и Шекспиром при создании «Сцены из «Фауста» и «Скупого рыцаря».
В «Сцене из «Фауста» Пушкин не противопоставлял
свою концепцию Фауста концепции Гете. Он лишь провел Фауста через такое испытание, которое немыслимо
было в годы, когда Гете работал над первой частые
«Фауста», и которое не было характерно для той эпохи»
когда у Гете в основном сложился образ Фауста.. Пуш325
кин обогатил этот образ опытом своей эпохи и тем углубил его.
В «Скупом рыцаре» общее у Пушкина с Шекспиром,
да и с другими авторами, писавшими о скупом, было
лишь в самой доминирующей страсти — скупости Но
произведение Пушкина отличалось от «Венецианского
купца» Шекспира и тому подобных произведений других
авторов мотивировкой этой страсти, причинами, приведшими к господству этой страсти. Герой Пушкина — человек иной среды, иных традиций, иного окружения, а
поэтому и весь конфликт Барона носит иной характер,
чем конфликты скупых у других авторов. «Скупой рыцарь» — трагедия, тогда как другие произведения, посвященные проблеме скупости, не были трагедиями, хотя
и содержали значительные элементы трагедийности.
В отличие от указанных произведений Пушкин в «Каменном госте» вместе с традиционным образом ДонЖуана унаследовал для своей трагедии традиционную
обстановку (Испания), традиционные образы донны
Анны и Домандора и традиционный финал — гибель от
рукопожатия статуи.
Целый ряд лроизведений о Дон-Жуане, в особенности
произведения, созданные в эпоху Пушкина и после него,
сохранили от Испании только названия персонажей или
места действий, между тем как Пушкин воссоздал «волшебную страну, где ночь лимоном и лавром пахнет»
(Белинский). Сохранив своеобразие страны Дон-Жуана,
сохранив традиционные образы и традиционный финал,
Пушкин дал свое разрешение конфликту.
Что • же представляли допушкинские образы ДонЖуана и что Пушкин внес в этот образ?
Я ограничусь здесь рассмотрением лишь основных
йроизведений, посвященных Дон-Жуану, причем таких,
Которые сами по себе представляли более или менее значительное новое слово в трактовке образа Дон-Жуана.
Испанская литература обогатила мировую литературу
двумя образами, которые варьировались гениями последующих веков: образами Дон-Кихота и Дон-Жуана.
В них'^ыл» художественно закреплены многие эле326
менты действительности феодальной эпохи, но классические концепции этих образов были направлены на преодоление феодального строя. Созданные на грани новой эпохи, они были порождением гуманизма и служили
его утверждению.
По своим доминирующим страстям Дон-Кихот и ДонЖуан предельно контрастны:
Дон-Кихот знаменует собой отречение от личных радостей, от эгоизма. Его пафос — в служении правде, $
защите слабых и униженных, в безграничной жертвенности во имя ближнего. Он — торжество альтруистического начала.
Дон-Жуан знает только личные радости; он органически слеп и глух к страданиям и болям другого. Смыслего жизни — в наслаждении. Он — утверждение эгоистического начала.
Відповідь:
Антон Павлович Чехов - настоящий гений названий. Своими названиями он отражает истинную суть своих произведений. Например, в "Маленькой трилогии" название первого рассказа уже значимо и дает понять, о чем будут два других. В этих произведениях происходит противостояние человека и случая. И если в первом рассказе трилогии тема "случая" раскрывается буквально, то в двух других она завуалирована, и ее не всегда можно разглядеть.
Учитывая, что "футляр" - главная тема всех трех произведений, можно ли вообще предположить, что кто-то из главных героев счастлив? Потому что я считаю, что человек в футляре - это несчастный человек, потому что этот самый футляр загоняет тебя в рамки и накрывает своей обыденностью. Попробую разобраться в этом вопросе. В рассказе "Человек в футляре" Беликову достаточно было поместить себя в футляр (что он и сделал в итоге), чтобы полностью отгородиться от мира. Это человек, которого поглотила обыденность и банальность. Я не думаю, что он был счастлив или несчастлив, потому что он просто существовал, а не жил, и даже не осознавал этого. Даже когда счастье было совсем рядом, когда любовь могла ему выйти из своего футляра, он не мог противостоять своей "футлярной" природе. Поэтому можно сказать, что Беликов стал счастливым только тогда, когда лег в гроб. В рассказе "Крыжовник" футлярная природа главного героя, Чимши-Гималайского, выражается в его никчемном сне. Этот человек, в силу своей ограниченности, мечтал иметь собственный дом, во дворе которого рос бы крыжовник, и всю свою жизнь он посвятил достижению этой мечты. В конце концов, он смог достичь ее, но его ожидания не оправдались. Он получил то, что хотел, но совсем не так, как представлял себе всю жизнь. Стал ли он счастлив от того, что его мечта сбылась? Нет, не стал. Он только притворялся счастливым человеком. И я думаю, что главным доказательством этого является то, что он ел свой кислый крыжовник и восхищался им, восклицая, что он очень вкусный. На самом деле Чимши-Гималайский был глубоко несчастен, но он не мог в этом признаться.
Пояснення:
Відповідь:
Анализ «Каменного гостя» Белинский начинает словами: «Теперь мы приблизились к перлу созданий Пушкина и к богатейшему, роскошнейшему алмазу в его поэтическом венке... Для кого существует искусство как искусство, в его идеале, в его отвлеченной сущности, для
того «Каменный гость» не может не казаться, без всякого
сравнения, лучшим и высшим в художественном отношении созданием Пушкина».
В «Каменном госте», написанном в болдинскую осень
1830 года, Пушкину не впервые пришлось иметь дело
с культурой чужой страны, с темами, разработанными до
него в мировой литературе. За пять лет до «Каменного
гостя» Пушкин написал «Сцену из «Фауста»; в Болдине
он создал и «Скупого рыцаря».
Среди поэтов и драматургов, с которыми Пушкин
соревновался в разработке темы «Дон-Жуана», не было
гениев, равных Гете или Шекспиру, с которыми он встретился, работая над проблемами Фауста и Скупого. Но
в «Каменном госте» мы имеем более непосредственное
соревнование Пушкина со своими предшественниками,
чем с Гете и Шекспиром при создании «Сцены из «Фауста» и «Скупого рыцаря».
В «Сцене из «Фауста» Пушкин не противопоставлял
свою концепцию Фауста концепции Гете. Он лишь провел Фауста через такое испытание, которое немыслимо
было в годы, когда Гете работал над первой частые
«Фауста», и которое не было характерно для той эпохи»
когда у Гете в основном сложился образ Фауста.. Пуш325
кин обогатил этот образ опытом своей эпохи и тем углубил его.
В «Скупом рыцаре» общее у Пушкина с Шекспиром,
да и с другими авторами, писавшими о скупом, было
лишь в самой доминирующей страсти — скупости Но
произведение Пушкина отличалось от «Венецианского
купца» Шекспира и тому подобных произведений других
авторов мотивировкой этой страсти, причинами, приведшими к господству этой страсти. Герой Пушкина — человек иной среды, иных традиций, иного окружения, а
поэтому и весь конфликт Барона носит иной характер,
чем конфликты скупых у других авторов. «Скупой рыцарь» — трагедия, тогда как другие произведения, посвященные проблеме скупости, не были трагедиями, хотя
и содержали значительные элементы трагедийности.
В отличие от указанных произведений Пушкин в «Каменном госте» вместе с традиционным образом ДонЖуана унаследовал для своей трагедии традиционную
обстановку (Испания), традиционные образы донны
Анны и Домандора и традиционный финал — гибель от
рукопожатия статуи.
Целый ряд лроизведений о Дон-Жуане, в особенности
произведения, созданные в эпоху Пушкина и после него,
сохранили от Испании только названия персонажей или
места действий, между тем как Пушкин воссоздал «волшебную страну, где ночь лимоном и лавром пахнет»
(Белинский). Сохранив своеобразие страны Дон-Жуана,
сохранив традиционные образы и традиционный финал,
Пушкин дал свое разрешение конфликту.
Что • же представляли допушкинские образы ДонЖуана и что Пушкин внес в этот образ?
Я ограничусь здесь рассмотрением лишь основных
йроизведений, посвященных Дон-Жуану, причем таких,
Которые сами по себе представляли более или менее значительное новое слово в трактовке образа Дон-Жуана.
Испанская литература обогатила мировую литературу
двумя образами, которые варьировались гениями последующих веков: образами Дон-Кихота и Дон-Жуана.
В них'^ыл» художественно закреплены многие эле326
менты действительности феодальной эпохи, но классические концепции этих образов были направлены на преодоление феодального строя. Созданные на грани новой эпохи, они были порождением гуманизма и служили
его утверждению.
По своим доминирующим страстям Дон-Кихот и ДонЖуан предельно контрастны:
Дон-Кихот знаменует собой отречение от личных радостей, от эгоизма. Его пафос — в служении правде, $
защите слабых и униженных, в безграничной жертвенности во имя ближнего. Он — торжество альтруистического начала.
Дон-Жуан знает только личные радости; он органически слеп и глух к страданиям и болям другого. Смыслего жизни — в наслаждении. Он — утверждение эгоистического начала.
Дон-Кихот — отказ от земного. Дон-Жуан — торжество гедонизма, прославление чувственно-земных радостей.
Действия Дон-Кихота приводят всегда к результатам,
обратным и противоположным его стремлениям и намерениям Усилия и жертвы Дон-Кихота неизменно отягчают положение и ухудшают судьбу тех, ради которых
они были принесены. Удары Дон-Кихота повисают в
воздухе, стрелы, посылаемые им в лагерь врагов, неизменно попадают в него самого и в его подзащитных. О»
отважен, но его отвага никого не пугает. Он неустрашим,
но его неустрашимость всех смешит. Он воюет против
всех, никто не воюет против него. Все видят его бессилие.
Действия Дон-Жуана всегда приводят к торжеству
тех целей, которые он пред собою ставит. Его выстрел
всегда попадает в цель. Его удар неизменно поражает
врага. Его отвага соединена с силой и меткостью удара.
Его неустрашимость неотделима от его непобедимости. Он
не знает поражений и неудач. Он никого не судит, он совсеми расправляется. Все признают его силу и отвагу.