В чем смысл данного текста Темна, тепла самаркандская ночь. Листва ночного сада черна. Над мраком
сада сияет серебряное небо. Тишину в саду строго велено хранить до утра: в
этом саду спит Повелитель Мира. Старый Тимур вернулся домой из похода.
В старом густом саду на окраине Самарканда, у двери, раскрытой в сад, спит
Тимур, хмуро вдыхая прохладу родины.
Но семилетний мальчик не спит. Он глядит в небо. А в небе, между
чёрными крыльями ветвей, вспыхивают звёзды, меркнут, трепещут, то будто
на краю ветвей, то будто в непонятном далеке. Они подобны огненным
бабочкам. Мальчик смотрит в серебряную бездну небес, удивляясь
сочетаниям созвездий.
Неслышно несут свой караул воины; ходят неслышные, невидимые. В
дальнем конце, едва просвечивая из-за деревьев, горит костёр. Там, у
суровых резных ворот, стражи разговаривали негромко, чтобы слышать
малейший шорох из сада. Молчали, глядя в огонь.
Вдруг стража замерла, затаив дыхание: из-под деревьев неслышно, будто
не по земле ступая, а по воздуху, шёл к ним ребёнок в тонких шёлковых
зелёных штанах, в полупрозрачной алой рубахе до колен, в белой тюбетейке
на голове. Лицо его было бледно, а глаза смело, прямо, пристально смотрели
в глаза воинов.
Воины не смели шелохнуться. Только один почтительно прижал к груди
руки, склонился:
– Привет и послушание царевичу!
И Мухаммед-Тарагай, внук Тимура, сын Шахруха, семилетний мальчик,
поднятый с постели бессонницей, на покорный привет старого дедушкиного
воина ответил благосклонным приветом.
Мгновенье он постоял молча.
— Звёзды… Можно их взять руками?
Воин, тысячи верст из края в край по земле, десятки городов
рушивший, сотни людей изничтоживший, сам стерпевший несчетное число
ран, переспросил:
— Звёзды-то?..
— Да. Можно их взять руками?
Стражник бес и сокрушенно глянул на свои мускулистые, чёрные
ладони:
— Не доводилось!
Никому из воинов не случалось думать, далеко ли до звёзд. Тимур водил их
по земным дорогам: неужто этому царевичу земных алмазов мало, неужто
этот поведет свои воинства за самими звёздами?
желательно чтобы ответ был подробным, по типу почему вы так считаете и тд. Заранее
Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные желтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности. Я осторожно вынул одну трубочку, глянул, дунул в нее, и, не в состоянии больше сдерживаться, стал жадно хрумкать. Потом таким же образом взялся за вторую, за третью, размышляя, куда бы мне спрятать ящик, чтобы макароны не достались чересчур прожорливым мышам в кладовке моей хозяйки. Не для того мать их покупала, тратила последние деньги. Нет, макаронами я так просто не попущусь. Это вам не какая-нибудь картошка.
И вдруг я поперхнулся. Макароны… Действительно, где мать взяла макароны? Сроду их у нас в деревне не бывало, ни за какие шиши их там купить нельзя. Это что же тогда получается? Торопливо, в отчаянии и надежде, я разгреб макароны и нашел на дне ящичка несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил: посылку отправляла не мать. Кто же в таком случае, кто? Я еще раз взглянул на крышку: мой класс, моя фамилия — мне. Интересно, очень интересно.
Я втиснул гвозди крышки на место и, оставив ящик на подоконнике, поднялся на второй этаж и постучал в учительскую. Лидия Михайловна уже ушла. Ничего, найдем, знаем, где живет, бывали. Значит, вот как: не хочешь садиться за стол — получай продукты на дом. Значит, так. Не выйдет. Больше некому. Это не мать: она бы и записку не забыла вложить, рассказала бы, откуда, с каких приисков взялось такое богатство.
Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Лидия Михайловна приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:
— Что это? Что такое ты принес? Зачем?
— Это вы сделали, — сказал я дрожащим, срывающимся голосом.
— Что я сделала? О чем ты?
— Вы отправили в школу эту посылку. Я знаю, вы.
Я заметил, что Лидия Михайловна покраснела и смутилась. Это был тот единственный, очевидно, случай, когда я не боялся смотреть ей прямо в глаза. Мне было наплевать, учительница она или моя троюродная тетка. Тут спрашивал я, а не она, и спрашивал не на французском, а на русском языке, без всяких артиклей. Пусть отвечает.
— Почему ты решил, что это я?
— Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогену не бывает.
— Как! Совсем не бывает?! — Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.
— Совсем не бывает. Знать надо было.
Лидия Михайловна вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился. от нее.
— Действительно, надо было знать. Как же это я так?! — Она на минутку задумалась. — Но тут и догадаться трудно было — честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?
— Горох бывает. Редька бывает.
— Горох… редька… А у нас на Кубани яблоки бывают. Ох, сколько сейчас там яблок. Я нынче хотела поехать на Кубань, а приехала почему-то сюда. — Лидия Михайловна вздохнула и покосилась на меня. — Не злись. Я же хотела как лучше. Кто знал, что можно попасться на макаронах? Ничего, теперь буду умнее. А макароны эти ты возьми…
— Не возьму, — перебил я ее.
— Ну, зачем ты так? Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Я могу покупать что захочу, но ведь мне одной… Я и ем-то помаленьку, боюсь потолстеть.
— Я совсем не голодаю.
— Не спорь , со мной, я знаю. Я говорила с твоей хозяйкой. Что плохого, если ты возьмешь сейчас эти макароны и сваришь себе сегодня хороший обед. Почему я не могу тебе единственный раз в жизни? Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту , возьми. Тебе надо обязательно есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ни в чем ничего не соображают и никогда, наверное, не будут соображать, а ты мальчишка, школу тебе бросать нельзя.
Ее голос начинал на меня действовать усыпляюще; я боялся, что она меня уговорит, и, сердясь на себя за то, что понимаю правоту Лидии Михайловны, и за то, что собираюсь ее все-таки не понять, я, мотая головой и бормоча что-то, выскочил за дверь.
Відповідь:
Слово - одежда мысли, чувства и поэтому значимо само по себе. Оно должно быть самодостаточным и понятным априори. Но так случается далеко не всегда.
Казалось бы, совершенно ясен смысл слова "хорошо". Словарь Ефремовой дает несколько толкований, и все они связаны с высокой оценкой чего-либо, внутренним состоянием удовлетворенности, согласием. Но вот представьте, что в ответ на молчание ученика во время урока учитель произносит: "Хорошо же ты подготовился!" И всем в классе понятно, что звучит укор, а не похвала. Или, скажем, на вопрос мамы о делах в школе подросток на ходу бросает: "Да норм все, хорошо," - и шмыгает в свою комнату. Понятно, что его "хорошо" - это не высокая оценка успеваемости, а желание скорее отделаться от разговора. Если после полученной двойки спросить у жертвы обстоятельств, как дела, можно услышать в ответ: "Хорошо, куда уж лучше!" И такой ответ вовсе не будет свидетельствовать о состоянии удовлетворенности.
Как видим, очень часто судить об истинном смысле услышанного трудно или даже невозможно, учитывая одну словесную оболочку. Иногда понимание причины высказывания может изменить толкование знакомых слов до неузнаваемости.
Пояснення: