Вспомните произведение, перечислите места, где происходят события в произведении. Дети называют: деревню, Блудово болото, Слепая елань, палестинка, борина Звонкая, Сторожка Антипыча и т. д.​

1 - мать умерла давно, остался только отец, братьев и сестёр нет.  Уехал Владимир в Петербург учиться, но деньги которые ему присылал отец он прогуливал и проигрывал в карты.

2 - молодой, полный сил юноша, ещё не наигравшийся в игры человек.

3 - прислала письмо няня, в нём говорилось, о том что отцу очень плохо и Владимиру надо приехать.

4 - старший Дубровский  увидел Троекурова в окно и от шока, ему стало плохо, он скончался на руках Владимира.

5 - Дубровский был в шоке и ничего не понимал из-за смерти отца.  он беспокоился за его жилище и за крестьян.

Впервые увидел я Алешу при таких обстоятельствах. Был холодный ноябрьский день. Сильный северный ветер быстро гнал по небу низкие тучи, гудел в голых вершинах обнаженных деревьев, срывая оттуда последние желтые скрюченные листья, своим печальным видом напоминавшие дачников, которые никак не могут расстаться с летом и только под влиянием крайней необходимости покидают насиженное место. Тот же суровый и настойчивый ветер подгонял и меня, настолько увеличив мою нормальную к передвижению, что путь от гимназии до дому, проходимый мною обыкновенно минут в тридцать, на этот раз сократился по меньшей мере минут на пять. Полагаю, впрочем, что один ветер едва ли достиг бы таких блестящих результатов, если бы не оказали ему содействие мои родители, наградившие меня тем, что в данную минуту свободно можно было назвать парусом, но что при рождении было наименовано гимназическим теплым пальто, сшитым "на рост". По толкованию изобретателей этой адской машины выходило так, что когда года через четыре мне станет пятнадцать лет, то эта вещь будет как раз мне впору. Нельзя сказать, чтобы это было большим утешением, особенно если принять во внимание необыкновенную тяжесть этой вещи и длину ее пол, которые мне приходилось каждый раз с усилием разбрасывать ногами. Если добавить к этому величайшую, с широчайшими полями, ватную гимназическую фуражку, имевшую очевидную и злобную тенденцию навек сокрыть от меня свет божий и похоронить мою бедную голову в своих теплых и мягких недрах, чему единственно препятствовали мои уши, да обширнейший ранец, вплотную набитый толстейшими книжками-и все в переплетах, -то, без всякого риска солгать, меня можно было уподобить путешественнику в Альпийских горах, придавленному обвалом и кроме того поставленному в грустную необходимость весь этот обвал тащить на себе. При этих условиях требовать от меня жизнерадостного настроения было бы нелепостью.