Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда.
Те луга — не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц.
Дитя, спавшее на руках у Катерины, вскрикнуло и пробудилось.
Хутор пана Данила между двумя горами, в узкой долине, сбегающей к Днепру.
Возле них, перед лежанкою, висит на веревках, продетых в кольцо, привинченное к потолку, люлька.
Катерина замолчала, потупивши очи в сонную воду; а ветер дергал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
Глядя на них, пан Данило как будто по значкам припоминал свои схватки.
Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высокое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего свежесть козацким косточкам.
Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закуривает он люльку и закутывается крепче в теплый кожух.
Данило! — закричала громко Катерина, ухвативши его за руку и повиснув на ней.
Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда.
Те луга — не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц.
Дитя, спавшее на руках у Катерины, вскрикнуло и пробудилось.
Хутор пана Данила между двумя горами, в узкой долине, сбегающей к Днепру.
Возле них, перед лежанкою, висит на веревках, продетых в кольцо, привинченное к потолку, люлька.
Катерина замолчала, потупивши очи в сонную воду; а ветер дергал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
Глядя на них, пан Данило как будто по значкам припоминал свои схватки.
Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высокое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего свежесть козацким косточкам.
Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закуривает он люльку и закутывается крепче в теплый кожух.
Данило! — закричала громко Катерина, ухвативши его за руку и повиснув на ней.