«Ромео и Джульетта» П. И. Чайковского – единственное сочинение, написанное по трагедии Шекспира в жанре «чистой» симфонической музыки. Уже эта особенность произведения наводит на мысль о том, что Чайковский в большей степени, чем другие композиторы, отрывается от первоисточника.
В противовес данному тезису, Увертюра-фантазия обычно трактуется однозначно, исходя из её программы. Как правило, во внимание берется история создания «Ромео и Джульетты». Сюжет нового симфонического произведения был подсказан М. А. Балакиревым в 1869 году. Перед ним же Петр Ильич «отчитывался» в письмах о работе над сочинением. «Увертюра моя продвигается довольно быстро, уже большая часть в проекте сочинена и, если ничто мне не помешает, надеюсь, что месяца через 1 ½ она будет готова. Не малая доля из того, что вы велели мне сделать, исполнена согласно вашим указаниям. Во-первых, планировка ваша: интродукция, изображающая Патера, драка – Allegro и любовь – вторая тема. А во-вторых, модуляции Ваши: интродукция в Е-dur, Allegro в h-moll и вторая тема в Des-dur.» (4, 341)
Письмо датируется 28 октября 1869 года и касается работы композитора над первой редакцией Увертюры-фантазии, после чего она неоднократно переделывалась. Первая версия создана в 1870 году, а спустя десять лет «Ромео и Джульетта» была приведена в окончательный вид.
Стоит отметить, что прохладно встреченная «Ромео и Джульетта», о которой писал Чайковский в письмах Балакиреву, и ее окончательная редакция, принесшая произведению мировую известность, - совершенно разные варианты увертюры-фантазии. Неизменными от первоначальной версии «Ромео и Джульетты» остались экспозиция и реприза с темами «вражды» и «любви». Интродукция (еще во второй редакции) и кода были сочинены заново, а раздел разработки был существенно переделан. Но, тем не менее, чаще всего Увертюра-фантазия понимается как произведение, прежде всего, запечатлевшее шекспировскую трагедию. И в этом, конечно, сыграла свою роль одна из особенностей человеческого восприятия музыки, заключающаяся в стремлении находить в совершающихся в музыке событиях аналогии в культуре в данном случае, с сюжетом шекспировской трагедии. Тем более, структура сонатной формы увертюры-фантазии необычайно близка к нормам строения драмы: завязка – развитие конфликта – развязка.
При определении типа программности «Ромео и Джульетты» исследователи сталкиваются с проблемой неоднозначности и определяют его, как обобщенный с элементами сюжетности. И также констатируется, что роль детального отражения сюжета в музыке возрастает во второй половине произведения. В этом плане показателен анализ разделов побочной партии в экспозиции и репризе. В. П. Бобровский, рассматривая оба проведения темы побочной партии, связывает их различие с соответствием разным этапам развития сюжета.
Экспозиция отвечает начальному этапу трагедии, когда молодые герои переживают счастливые минуты своего чувства в полном отрыве от окружающей действительности. Реприза отсылает к последним страницам «Ромео и Джульетты», где влюбленные уже полностью вовлечены в вихрь трагических событий.
Различие двух ситуаций проявляется в следующем. Исходная установка произведения связана с ориентацией на логику мифа, но в дальнейшем развитии начинают обостряться признаки сюжетности. Как это происходит? Отвечая на поставленный во обратимся вначале к порождающему механизму мифологического устройства.
Первый важнейший мифологический признак – цикличность, которая в свою очередь, основывается на мифологеме генеральной оппозиции. В «Ромео и Джульетте» такой оппозицией является контраст главной и побочной партии, (если следовать программному замыслу – темы «вражды
Топилась печь. Огонь дрожал во тьме. Древесные угли чуть-чуть искрились. Но мысли о зиме, о всей зиме, каким-то странным образом роились. Какой печалью нужно обладать, чтоб вместо парка, что за три квартала, пейзаж неясный долго вспоминать, но знать, что больше нет его; не стало. Да, понимать, что все пришло к концу тому назад едва ль не за два века, — но мыслями блуждать в ночном лесу и все не слышать стука дровосека. Стоят стволы, стоят кусты в ночи. Вдали холмы лежат во тьме угрюмо. Луна горит, как весь огонь в печи, и жжет стволы. Но только нет в ней шума.
«Ромео и Джульетта» П. И. Чайковского – единственное сочинение, написанное по трагедии Шекспира в жанре «чистой» симфонической музыки. Уже эта особенность произведения наводит на мысль о том, что Чайковский в большей степени, чем другие композиторы, отрывается от первоисточника.
В противовес данному тезису, Увертюра-фантазия обычно трактуется однозначно, исходя из её программы. Как правило, во внимание берется история создания «Ромео и Джульетты». Сюжет нового симфонического произведения был подсказан М. А. Балакиревым в 1869 году. Перед ним же Петр Ильич «отчитывался» в письмах о работе над сочинением. «Увертюра моя продвигается довольно быстро, уже большая часть в проекте сочинена и, если ничто мне не помешает, надеюсь, что месяца через 1 ½ она будет готова. Не малая доля из того, что вы велели мне сделать, исполнена согласно вашим указаниям. Во-первых, планировка ваша: интродукция, изображающая Патера, драка – Allegro и любовь – вторая тема. А во-вторых, модуляции Ваши: интродукция в Е-dur, Allegro в h-moll и вторая тема в Des-dur.» (4, 341)
Письмо датируется 28 октября 1869 года и касается работы композитора над первой редакцией Увертюры-фантазии, после чего она неоднократно переделывалась. Первая версия создана в 1870 году, а спустя десять лет «Ромео и Джульетта» была приведена в окончательный вид.
Стоит отметить, что прохладно встреченная «Ромео и Джульетта», о которой писал Чайковский в письмах Балакиреву, и ее окончательная редакция, принесшая произведению мировую известность, - совершенно разные варианты увертюры-фантазии. Неизменными от первоначальной версии «Ромео и Джульетты» остались экспозиция и реприза с темами «вражды» и «любви». Интродукция (еще во второй редакции) и кода были сочинены заново, а раздел разработки был существенно переделан. Но, тем не менее, чаще всего Увертюра-фантазия понимается как произведение, прежде всего, запечатлевшее шекспировскую трагедию. И в этом, конечно, сыграла свою роль одна из особенностей человеческого восприятия музыки, заключающаяся в стремлении находить в совершающихся в музыке событиях аналогии в культуре в данном случае, с сюжетом шекспировской трагедии. Тем более, структура сонатной формы увертюры-фантазии необычайно близка к нормам строения драмы: завязка – развитие конфликта – развязка.
При определении типа программности «Ромео и Джульетты» исследователи сталкиваются с проблемой неоднозначности и определяют его, как обобщенный с элементами сюжетности. И также констатируется, что роль детального отражения сюжета в музыке возрастает во второй половине произведения. В этом плане показателен анализ разделов побочной партии в экспозиции и репризе. В. П. Бобровский, рассматривая оба проведения темы побочной партии, связывает их различие с соответствием разным этапам развития сюжета.
Экспозиция отвечает начальному этапу трагедии, когда молодые герои переживают счастливые минуты своего чувства в полном отрыве от окружающей действительности. Реприза отсылает к последним страницам «Ромео и Джульетты», где влюбленные уже полностью вовлечены в вихрь трагических событий.
Различие двух ситуаций проявляется в следующем. Исходная установка произведения связана с ориентацией на логику мифа, но в дальнейшем развитии начинают обостряться признаки сюжетности. Как это происходит? Отвечая на поставленный во обратимся вначале к порождающему механизму мифологического устройства.
Первый важнейший мифологический признак – цикличность, которая в свою очередь, основывается на мифологеме генеральной оппозиции. В «Ромео и Джульетте» такой оппозицией является контраст главной и побочной партии, (если следовать программному замыслу – темы «вражды
Подробнее - на -
Объяснение:
Древесные угли чуть-чуть искрились.
Но мысли о зиме, о всей зиме,
каким-то странным образом роились.
Какой печалью нужно обладать,
чтоб вместо парка, что за три квартала,
пейзаж неясный долго вспоминать,
но знать, что больше нет его; не стало.
Да, понимать, что все пришло к концу
тому назад едва ль не за два века, —
но мыслями блуждать в ночном лесу
и все не слышать стука дровосека.
Стоят стволы, стоят кусты в ночи.
Вдали холмы лежат во тьме угрюмо.
Луна горит, как весь огонь в печи,
и жжет стволы. Но только нет в ней шума.