Мне трудно припомнить2 все наши разговоры и все узоры той роскошной ткани мыслей, образов и чувств, которыми было полно всё, что говорил Толстой. Во время долгих послеобеденных прогулок он обращался2 часто к своим воспоминаниям, и тут мне приходилось сравнивать технику его речи с техникой других мастеров литературного слова, которых мне приходилось слышать в жизни. Я помню Писемского. Он не говорил, а играл, изображая людей в лицах, — жестом и голосом. Его рассказ не был тонким рисунком искусного мастера, а был декорациею, намалёванною твёрдою рукой и яркими красками. Совсем другою была речь Тургенева с его мягким и каким-то бабьим голосом, высокие ноты которого так мало шли к его крупной фигуре. Это был искусно распланированный сад, в котором широкие перспективы и сочные поляны английского парка перемежались с французскими замысловатыми стрижеными аллеями, в которых каждый поворот дороги и даже каждая тропинка являлись результатом целесообразно направленной мысли. И опять иное впечатление производила речь Гончарова, напоминавшая картины Рубенса, написанные опытною в своей работе рукою, сочными красками, с одинаковою тщательностью изображающею и широкие очертания целого и мелкие подробности частностей. Я не стану говорить ни про отрывистую бранчливость Салтыкова, ни про сдержанную страстность Достоевского, ни про изысканную, поддельную простоту Лескова, потому что ни один из них не оставлял цельного впечатления и в качестве рассказчика стоял далеко ниже автора написанных им страниц. Совсем иным характером отличалось слово Толстого. За ним как бы чувствовалось биение сердца. Оно всегда было просто и поразительно просто по отношению к создаваемому им изображению, чуждо всяких эффектов в конструкции и в распределении отдельных частей рассказа. Оно было хронологично и в то же время сразу ставило слушателя на прямую и неуклонную дорогу к развязке рассказа, в которой обыкновенно заключались его цель и его внутренний смысл. Рассказы Толстого почти всегда начинались с какого-нибудь общего положения или афоризма и, отправляясь от него, как от истока, текли спокойною рекою, постепенно расширяясь и отражая в своих прозрачных струях и высокое небо, и глубокое дно...
Вспоминая общее впечатление от того, что говорил в 1887 году Лев Николаевич, я могу восстановить в памяти некоторые его мысли по тем заметкам, которые сохранились2 в моём дневнике и подтверждаются во многом последующими его письмами. Многое из этого, в переработанном виде, вошло, конечно, в его позднейшие произведения, но мне хочется привести кое-что из этого в том именно виде, в котором оно первоначально выливалось из уст Льва Николаевича. «В каждом литературном произведении, — говорил он, — надо отличать три элемента. Самый главный — это содержание, затем любовь автора к своему предмету и, наконец, техника. Только гармония содержания и любви даёт полноту произведению, и тогда обыкновенно третий элемент — техника — достигает известного совершенства сам собою». У Тургенева, в сущности, немного содержания в произведениях, но большая любовь к своему предмету и великолепная техника. Наоборот, у Достоевского огромное содержание, но никакой техники, а у Некрасова есть содержание и техника, но нет элемента действительной любви.
День белки начинается рано утром. Чтобы всё успеть ей нужно много времени. Сначала она делает себе завтрак. А потом принимается за заготовки. Ей нужно много мест где бы она могла поесть для этого она и заготавливается себе на зиму. Зимой мало еды, ещё и потому что птицы зимой начинают всё есть что попадается. Птицам голодно и белкам голодно, но что поделаешь зима. Кто сможет выжить, а кто нет никому не известно. В городских парках белок подкармливают люди. Некоторые белки там таккие смелые, что прямо из рук берут. Белка- животное красивое, и на зиму меняет шубку чтобы быть незаменее. Ведь ей же приходится не только в парках жить, но и в лесах, в тайге. В парках больше пропитания, поэтому белкам живётся лучше в парках. А вы если увидите белку обязательно подкормите её,тогда после зимы одной белкой станет больше.
Белки живут в городских парках, потому что им есть чем питаться. Так бы просто они там не жили. Они прыгают по деревьям, играют с друг дружкой. Едят шишки которых там очень много.
1. Сконфуженный известием, я поклонился в спину ему. ( т. к. "СКОНФУЖЕННЫЙ ИЗВЕСТИЕМ" - причастный оборот; он стоит после определяемого слова "Я" и выделяется запятой.)
2. Измученный долгим бездельем, швейцар вкладывал в свист всю душу. (здесь то же самое. "ИЗМУЧЕННЫЙ ДОЛГИМ БЕЗДЕЛЬЕМ" - прич. оборот. В него уже и входит обособленное определение, и поэтому выделяется запятой.
3. А запорожцы, и пешие, и конные выступали на три дороги к трем воротам.
4. Мать, грустная и тревожная, сидела на толстом узле и молчала.
5. Очень богат русский язык словами, относящимися к временам года и к природным явлениям
6. Одетый в черное, человек подошел к дому, скрывавшемуся в тени раскидистых платанов.
7. Дерево, упавшее во время грозы и, преграждавшее путь, убрали.
8. В начале книги я обещал рассказывать о человеке, прославИвшИмся не только в области искусства, но и в области общественной деятельности.
9. Его внимание привлекла качающаяся створка окна на втором этаже.
Объяснение: