Надо! найти все проблемы текста он редко показывался в уездном свете, потому что три четверти жизни проводил в лесу. лес был его настоящею семьею и, кажется, единственной страстной привязанностью в жизни. в городе над ним за глаза посмеивались и считали чудаком. имея полную и бесконтрольную возможность подторговывать в свою пользу лесными делянками, отводимыми на сруб, он жил только на свое полуторастарублевое жалованье, жалованье — поистине нищенское, если принять во внимание ту культурную, ответственную и глубоко важную работу, которую самоотверженно нес на своих плечах целые двадцать лет этот удивительный иван иванович. право, только среди чинов лесного корпуса, в этом распрозабытом из всех забытых ведомств, да еще среди земских врачей, загнанных, как почтовые клячи, мне и приходилось встречать этих чудаков, фанатиков дела и бессребреников. под его надзором и охраной было двадцать семь тысяч десятин казенного леса, да еще, по миллионеров братьев солодаевых, он присматривал за их громадными, прекрасно сохраненными лесами в южной части уезда. но и этого ему было мало: он самовольно взял под свое покровительство и все окрестные, смежные и чересполосные крестьянские леса. совершая для крестьян за гроши, а чаще безвозмездно разные межевые работы и лесообходные съемки, он собирал сходы, говорил горячо и просто о великом значении в сельском хозяйстве больших лесных площадей и заклинал крестьян беречь лес пуще глаза. мужики его слушали внимательно, сочувственно кивали , вздыхали, как на проповеди деревенского попа, и поддакивали: «это ты верно… что и говорить… правда ваша, господин лесницын… мы что? мы мужики, люди темные…» но уж давно известно, что самые прекрасные и полезные истины, исходящие из уст господина лесницына, господина агронома и других интеллигентных радетелей, представляют для деревни лишь простое сотрясение воздуха. на другой же день добрые поселяне пускали в лес скот, объедавший дочиста молодняк, драли лыко с нежных, неокрепших деревьев, валили для какого-нибудь забора или оконницы строевые ели, просверливали стволы берез для вытяжки весеннего сока на квас, курили в сухостойном лесу и бросали спички на серый высохший мох, вспыхивающий как порох, оставляли непогашенные костры, а мальчишки-пастушонки, те бессмысленно поджигали у сосен дупла и трещины, переполненные смолою, поджигали только для того, чтобы посмотреть, каким веселым, бурливым пламенем горит янтарная смола. он сельских учителей внедрять ученикам уважение и любовь к лесу, подбивал их вместе с деревенскими батюшками, — и, конечно, бесплодно, — устраивать праздники лесонасаждения, приставал к исправникам, земским начальникам и мировым судьям по поводу хищнических порубок, а на земских собраниях так надоел всем своими пылкими речами о защите лесов, что его перестали слушать. «ну, понес философ свой обычный вздор», — говорили земцы и уходили курить, оставляя турченку разглагольствовать, подобно проповеднику беде, перед пустыми стульями. но ничто не могло сломить энергии этого хохла, пришедшегося не по шерсти сонному городишке. он, по собственному почину, укреплял кустарником речные берега, сажал хвойные деревья на песчаных пустырях и облеснял овраги. на эту тему мы и говорили с ним, свернувшись на обширном докторском диване. — в оврагах у меня теперь столько нанесло снегу, что лошадь уйдет с дугой. а я радуюсь, как ребенок. в семь лет я поднял весеннюю высоту воды в нашей поганой вороже на четыре с половиной фута. ах, если бы мне да рабочие руки! если бы мне дали большую неограниченную власть над здешними лесами. через несколько лет я бы сделал мологу судоходной до самых истоков и поднял бы повсюду в районе урожайность хлебов на пятьдесят процентов. клянусь господом богом, в двадцать лет можно сделать днепр и волгу самыми полноводными реками в мире, — и это будет стоить копейки! можно увлажнить лесными посадками и оросить арыками самые безводные губернии. только сажайте лес. берегите лес.
