хмурый вечер середины лета. у подножья гор улытау сумрачная прохлада. еле шевелит травы легкий ветерок. солнце садится. в долине сгущаются тени. на горизонт грозно легли тяжелые тучи, и лучи заката, пробиваясь сквозь них, красят притихшие холмы в темно-багровый цвет, отчего они кажутся грустными, сиротливыми. иногда луч вспыхнет ярко, предгорье оживет на мгновенье, и снова все вокруг мрачно и холодно.
три всадника едут по холмам. они не спешат, но все же иногда с опаской поглядывают на черную тучу, надвинувшуюся на горы. там идет дождь.
тоскливую тишину засыпающей долины нарушила песня одного из путников. ему подтянули другие. заунывно-протяжная песня казалась долгим возгласом великого смирения и терпения. словно откликаясь на окружающее, песня то взмывала задорно и звонко, то снова текла уныло-однообразной дремотной мелодией. песня как бы повторяла игру лучей уходящего солнца, которое бросало на вершины холмов крупные золотисто-алые мазки, а через мгновенье вдруг тускнело и скрывалось за тучами.
очевидно, стремясь сократить путь, всадники не свернули на широкую проселочную дорогу, ведущую мимо аулов, а поехали по петляющей среди холмов узенькой тропинке.
в то же самое время с противоположной стороны долины навстречу всадникам торопливо шел одинокий мальчик лет десяти-одиннадцати. на лице его застыла неутешная печаль, большое недетское горе. все вокруг кажется ему холодным, чужим, жестоким. задумчиво-грустные вершины холмов, окутанная сумраком долина, дикие ущелья, молчаливо хранящие тайны ночи, нагоняют страх, который сжимает сердце.
что же заставляет мальчишку на ночь глядя идти одного в незнакомые места? кто гонит его? заставляет его, гонит его — судьба.
год назад умерла бабушка касыма. незадолго до этого скончались родители. тяжелое то было горе, но тогда у него оставалась бабушка, было кому утешить. да он и не понимал всей тяжести утраты, всего ужаса постигшей его беды, и если плакал, то больше потому, что плакали другие. смерть бабушки он переживал куда тяжелее. теперь он один, совсем один, некому приласкать, некому осушить слезы. в этот день мальчику показалось, что само небо всей тяжестью легло на его хрупкие плечи.
хотелось ли ей жить? что и говорить, хотелось. хоть бы дожить до совершеннолетия касыма. «о господи! — молилась она.— продли мои дни, пока окрепнут ноги моего жеребеночка. не оставь его одного на произвол судьбы! » с этой молитвой на устах старуха и умерла.
оплакав бабушку, касым, глядя на взрослых, соблюдал траур. тоска одиночества и бесприютность мучили его. чуть вспомнит мать, отца, бабушку, и они встают перед глазами как живые. часто касым брал палку, уходил в степь и там звал родных. но никто не приходил, даже не откликался, и мальчик снова горько плакал.
часто, вконец уставший, измученный, он засыпал прямо в степи. и тогда к нему возвращалось счастье — приходили отец, мать, бабушка. они ласкали его, обнимали, целовали. бабушка, ероша его жесткие волосы, приговаривала: «теперь мы больше не умрем. твои слезы вернули нас к жизни. ты уже не беззащитный, и больше плакать не надо».
касым радовался во сне, припадал к материнской груди и по-детски жаловался: «зачем ты обижала меня, зачем не откликалась и заставляла плакать? ».
тут касым просыпался. он понимал, что это был сон, и. все же не хотел верить, что родители больше никогда не придут к нему. в душе мальчика теплилась надежда, что хоть кто-нибудь из них да вернется.
шли дни. для касыма это были горькие, сиротские дни. но как ни цепка детская память, а время делает свое. забывались отец и мать, стала забываться и бабушка. кочуя, род все дальше и дальше уходил от ее могилы, черневшей одиноким холмиком на склонах улытау.
шли месяцы. и время, прожитое с бабушкой, овеянное ее лаской, осталось в памяти касыма как неясное воспоминание, как сладкий сон, который не повторится. увлекательные, полные волшебства сказки бабушки, ее щемящие душу тихие и протяжные песни тоже ушли безвозвратно. все погасло, как гаснет солнце на закате, и сплошной мрак окружил сироту.
после смерти бабушки касыма, будто бы из жалости, взял к себе их сосед иса. забрал он и скот, доставшийся мальчику в наследство,— десятка три баранов, несколько коров и лошадей.
соседи говорили исе: «не зарься на сиротское добро. раз берешь к себе касыма, не обижай его, вырасти человеком! ».
детей у исы и своих было много, а скота почти не было. ни он, ни его сварливая жена кадиша не вняли советам соседей. они сразу же стали распоряжаться этим скотом, как своим собственным.
будь все ладно в новом доме, может и не знал бы ничего об этом касым. да не рады были ему в семье исы. как-то поздней ночью, когда все дети улеглись и только касым, видно, из-за непривычной обстановки, не мог уснуть и лежал, укрывшись с головой ветхим одеялом, он услышал разговор исы и кадиши. они решали, как распорядиться наследством касыма.
Как правило, слова данной части речи употребляются в качестве подлежащего или дополнения, реже – в роли сказуемого, определения или обстоятельства.в предложении имена существительные чаще всего бывают подлежащим и дополнением, а так же несогласованным определением, приложением, обстоятельством и именной частью составного сказуемого.имя существительное нам нужно, потому что с ними согласуются прилагательные, причастия, порядковые числительные, притяжательные местоимения.
ответ:
рассказ "сирота". мухтар ауэзов
объяснение:
хмурый вечер середины лета. у подножья гор улытау сумрачная прохлада. еле шевелит травы легкий ветерок. солнце садится. в долине сгущаются тени. на горизонт грозно легли тяжелые тучи, и лучи заката, пробиваясь сквозь них, красят притихшие холмы в темно-багровый цвет, отчего они кажутся грустными, сиротливыми. иногда луч вспыхнет ярко, предгорье оживет на мгновенье, и снова все вокруг мрачно и холодно.
три всадника едут по холмам. они не спешат, но все же иногда с опаской поглядывают на черную тучу, надвинувшуюся на горы. там идет дождь.
тоскливую тишину засыпающей долины нарушила песня одного из путников. ему подтянули другие. заунывно-протяжная песня казалась долгим возгласом великого смирения и терпения. словно откликаясь на окружающее, песня то взмывала задорно и звонко, то снова текла уныло-однообразной дремотной мелодией. песня как бы повторяла игру лучей уходящего солнца, которое бросало на вершины холмов крупные золотисто-алые мазки, а через мгновенье вдруг тускнело и скрывалось за тучами.
очевидно, стремясь сократить путь, всадники не свернули на широкую проселочную дорогу, ведущую мимо аулов, а поехали по петляющей среди холмов узенькой тропинке.
в то же самое время с противоположной стороны долины навстречу всадникам торопливо шел одинокий мальчик лет десяти-одиннадцати. на лице его застыла неутешная печаль, большое недетское горе. все вокруг кажется ему холодным, чужим, жестоким. задумчиво-грустные вершины холмов, окутанная сумраком долина, дикие ущелья, молчаливо хранящие тайны ночи, нагоняют страх, который сжимает сердце.
что же заставляет мальчишку на ночь глядя идти одного в незнакомые места? кто гонит его? заставляет его, гонит его — судьба.
год назад умерла бабушка касыма. незадолго до этого скончались родители. тяжелое то было горе, но тогда у него оставалась бабушка, было кому утешить. да он и не понимал всей тяжести утраты, всего ужаса постигшей его беды, и если плакал, то больше потому, что плакали другие. смерть бабушки он переживал куда тяжелее. теперь он один, совсем один, некому приласкать, некому осушить слезы. в этот день мальчику показалось, что само небо всей тяжестью легло на его хрупкие плечи.
хотелось ли ей жить? что и говорить, хотелось. хоть бы дожить до совершеннолетия касыма. «о господи! — молилась она.— продли мои дни, пока окрепнут ноги моего жеребеночка. не оставь его одного на произвол судьбы! » с этой молитвой на устах старуха и умерла.
оплакав бабушку, касым, глядя на взрослых, соблюдал траур. тоска одиночества и бесприютность мучили его. чуть вспомнит мать, отца, бабушку, и они встают перед глазами как живые. часто касым брал палку, уходил в степь и там звал родных. но никто не приходил, даже не откликался, и мальчик снова горько плакал.
часто, вконец уставший, измученный, он засыпал прямо в степи. и тогда к нему возвращалось счастье — приходили отец, мать, бабушка. они ласкали его, обнимали, целовали. бабушка, ероша его жесткие волосы, приговаривала: «теперь мы больше не умрем. твои слезы вернули нас к жизни. ты уже не беззащитный, и больше плакать не надо».
касым радовался во сне, припадал к материнской груди и по-детски жаловался: «зачем ты обижала меня, зачем не откликалась и заставляла плакать? ».
тут касым просыпался. он понимал, что это был сон, и. все же не хотел верить, что родители больше никогда не придут к нему. в душе мальчика теплилась надежда, что хоть кто-нибудь из них да вернется.
шли дни. для касыма это были горькие, сиротские дни. но как ни цепка детская память, а время делает свое. забывались отец и мать, стала забываться и бабушка. кочуя, род все дальше и дальше уходил от ее могилы, черневшей одиноким холмиком на склонах улытау.
шли месяцы. и время, прожитое с бабушкой, овеянное ее лаской, осталось в памяти касыма как неясное воспоминание, как сладкий сон, который не повторится. увлекательные, полные волшебства сказки бабушки, ее щемящие душу тихие и протяжные песни тоже ушли безвозвратно. все погасло, как гаснет солнце на закате, и сплошной мрак окружил сироту.
после смерти бабушки касыма, будто бы из жалости, взял к себе их сосед иса. забрал он и скот, доставшийся мальчику в наследство,— десятка три баранов, несколько коров и лошадей.
соседи говорили исе: «не зарься на сиротское добро. раз берешь к себе касыма, не обижай его, вырасти человеком! ».
детей у исы и своих было много, а скота почти не было. ни он, ни его сварливая жена кадиша не вняли советам соседей. они сразу же стали распоряжаться этим скотом, как своим собственным.
будь все ладно в новом доме, может и не знал бы ничего об этом касым. да не рады были ему в семье исы. как-то поздней ночью, когда все дети улеглись и только касым, видно, из-за непривычной обстановки, не мог уснуть и лежал, укрывшись с головой ветхим одеялом, он услышал разговор исы и кадиши. они решали, как распорядиться наследством касыма.